«Звуки страсти»

Впервые на русском языке! Рассказ Чарльза Буковски «Звуки страсти» (18+)

Звуки страсти

Когда ты подыхаешь от голода или пьешь и подыхаешь от голода, едва ли способен что-либо делать, ты все равно занимаешься любовью, если у тебя есть кто-нибудь, с кем можно заниматься любовью. У меня была Клаудия, и Клаудия никогда не говорила «нет», и других дел у нас не было. К тому же она была лучшей подстилкой, которую я знал. Мы крепко сидели на вине. В квартире на четвертом этаже. Мои страховые выплаты по безработице закончились, арендная плата выросла. Все было кончено. Мы долго бродили по ночам и крали сигареты из машин с открытыми окнами. Читали старые газеты, которые находили в контейнерах для мусора (и всегда особенно радовались Воскресным комиксам), подбирали пустые бутылки и сдавали их. Все вещи были заложены, хотя иногда деньги как-то появлялись. Но мы знали: в конечном итоге это закончится, и это было грустно, потому что наша любовь была хороша, и наш секс был хорош. Конечно, кто-то позаботится о Клаудии. Я знал это. Я был единственным, для кого все было кончено. «Почему бы тебе не убраться прямо сейчас?» Я спросил её. «Я бездомный. Я не могу смотреть жизни в лицо. Я не подхожу. Жизнь пугает меня. Я — трус, отброс. Господи Иисусе, посмотри на меня. Кто вообще захочет быть с парнем, похожим на меня?» «Я не могу оставить тебя, Хэнк. Ты ближе мне, чем любой человек, которого я когда-либо знала. Когда-нибудь ты станешь успешным писателем, вот увидишь.» «Писателем? Что я буду писать? То, чем будут подтираться? Мы почти из того и состоим» Закладная на печатную машинку давно истекла. Мы вложили её, пока я был безработным, и уже не могли получить назад. «Взгляни, Хэнк, эти люди, вон там, просто куча проклятых дураков, ненормальных и безумцев. Не позволяй себе упасть так низко.» «Но, детка, те проклятые дураки и безумцы управляют нами» «Да, я знаю. Как насчет парочки горячих пирожков?» «Ну, это единственное, что есть у нас в меню.» Мы опустились ниже некуда. Мука и вода. У нас не было масла. И не было специй. Мука с водой немного подгорала, и это было похоже на безвкусный крекер, но, когда ты достаточно голоден, не важно, чем набиваешь брюхо. Это заставляет тебя думать, что ты не на грани, даже если ты совсем близко к ней. Мы ели, затем выкуривали несколько украденных сигарет и брались за вино. А когда слышали шаги, вели себя очень тихо. Мы боялись, что это была управляющая Миссис Деннис. Я сказал ей, что ожидаю деньги со дня на день. Но дни все шли и шли, и, конечно, я уже получил свой чек. И я хорошо получал на краже вина. Я крал его из «выгодной корзины», стоящей недалеко от кассы, когда Дик отворачивался. Я просто стоял там, беседовал с ним и ждал, когда подойдет какой-нибудь покупатель. «Кто-то крадет мое вино», сказал он, когда увидел меня в следующий раз. «Каким образом?» Спросил я. «Эта корзина.» «Почему ты не привяжешь бутылки?» «Это хорошая идея.» И Дик привязывал бутылки. А когда он отворачивался, я отвязывал их и все равно крал. Итак, этот день мы начали с вина. У нас не было ничего, кроме времени. У Клаудии были прекрасные ноги и великолепная задница; немного складок на животе — несмотря на нашу голодную диету — но, когда мы трудились в кровати, это было едва ли заметно. Я встал и подошел к её креслу, крепко поцеловал. Ей приходилось держать бокал вина в стороне, чтобы оно не расплескалось. Это походило на изнасилование. Я хорошо её отработал, истерзав ей всю грудь. Затем я отвернулся. «Ты ублюдок, из-за тебя я почти расплескала вино!» «Что?» я засмеялся. «Это не смешно,» сказала она. Я поднялся и стащил её с кресла, лапая ноги, задрал юбку до бедер, развернул так, что её спина была перед зеркалом, затем, целуя, стал лапать задницу. Я наблюдал за этим в зеркало. «Прекрати!», сказала она. «Почему?» «Ты смотришь на меня в зеркало, вот почему» «Что в этом такого?» «Я не думаю, что это правильно» «Ты собираешься думать? Мы не женаты; предполагаешь, это правильно? В «правильном» нет ничего хорошего. «Правильно» — это делать глупые вещи.» «Мне просто не нравится это зеркало!» Я бросил её на кровать, а сам заполз сверху. «Проклятая сука! Я покажу тебе такое салями, какого ты раньше не видела!» Затем Клаудия засмеялась. «Я знаю все про твоё салями» «Чертова сука!» Я стянул через верх её платье, разорвал на ней трусики. Её язык проник в мой рот, и я принялся сосать его, пока не вошел в неё. Каждый раз был как первый; так бывает с хорошей женщиной. Пока мы ели, столько пили и столько занимались любовью, нас обычно хватало на довольно продолжительное время. И когда мы делали это вместе, ничего не было лучше. Мы делали это снова. Все стены этой дешевой квартиры дрожали от звуков страсти. Было несколько жалоб от жильцов. Парень ниже по коридору, которого я знал довольно хорошо, Луи, однажды спросил меня: “Что там, черт возьми, происходит три — четыре раза ночью и днем?” “Мы занимаемся любовью.” “Любовью? Эти звуки больше похожи на попытки кого-то убить” “Я знаю. Были жалобы от жильцов. Жаловались все вплоть до первого этажа.” (Мы были на четвертом, как я говорил.) “Вы, ребята, действительно должны попробовать нечто иное.” “Нет, на самом деле, нет. Семь или восемь различных поз, в которых мы пробовали, в основном случайны и успешны.” “Ладно. Но это все равно звучит, будто три или четыре человека пытаются кого-то убить.” Эти проклятые арендаторы завидовали, вот и все. Это трудно объяснить, и любовь – плохое слово, но я полагаю, что в том смысле, в каком употребляется это слово, мы любили. Я практически не сомневаюсь, что невозможно узнать женщину, пока ты не занимался с ней сексом или она с тобой. И чем больше вы трахаетесь, тем лучше узнаете друг друга. И если это работает – это любовь. И если это не работает, то получаете то, что имеет большинство людей. Я не говорю, что секс есть любовь; возможно, это ненависть. Но когда секс хорош, вступают другие вещи — цвет платья, веснушки на руке, привязанности и расставания; воспоминания, смех и боль. Можно полюбить множество вещей, кроме секса, но лучше, когда он среди них, и нам с Клаудией было чертовски хорошо. И мы, черт побери, знали, что это закончится. И это закончилось. Миссис Деннис постучала. Я открыл дверь. “Мистер Буковски?” “Да.” “Владельцы попросили передать вам и вашей жене, что вам необходимо съехать. Простите.” “Я уверен, что чек придет со дня на день.” “Владельцы говорят, что не собираются ждать чека. Они хотят, чтобы вы съехали.” “Когда?” “В шесть часов. Сегодня вечером.” “В шесть часов?” “Да.” Я закрыл дверь. “Ты слышала?” “Да,” ответила Клаудия. Было 16:30. “Все кончено,” сказал я. “Это тупик.” “Да, я знаю.” “Черт побери, почему я не могу быть трактористом, или наборщиком текста, или страховым агентом, или водителем автобуса, как другие мужики? Что не так со мной? Я спятил. Теперь все кончено; дураки, дураки будут в твоей собственности, пихать свои хуи в тебя. Ненавижу! О, Иисус, Иисус, Иисус. . . .” Я бросился на кровать. “Хэнк?” Я слышал её. “Да?” “Я не хочу, чтобы это прозвучало банально или холодно, но я предполагаю, что мы не будем видеться какое-то время, и –“ “Да?” “У нас не так много времени.” Она рассмеялась. “Ну, я имею в виду, может еще разок?” Я тоже засмеялся, и она легла рядом. Это было действительно смешно — мы оба плакали, как дети, от того, что докатились до такой жизни. Называйте это любовью. Кто знает? Когда мы сделали это в последний раз, каждый в доме знал об этом и, возможно, некоторые из других домов тоже. У Клаудии был чемодан, и я сидел и смотрел на её сборы. Я дал ей свой будильник. Это все, что у меня осталось. Полагаю, я был в шоке. Её тело, тело и разум, и вся она уходила куда-нибудь, к кому-нибудь. Она не плакала, но её лицо говорило всё. Она была на распутье. Я отвернулся. Затем нам пришлось идти всю дорогу пешком, потому что у нас не было денег на автобус. “Он не так уж плох,” Сказала Клаудия. “Я не люблю его, но он не так плох.” “По крайней мере, он сможет накормить тебя и купить одежду.” “Что ты собираешься делать?” “Попробую быть как все. Если смогу получить работу посудомойщика, я буду счастлив.” “Я буду беспокоится за тебя постоянно,” сказала она. “И я буду беспокоится о тебе,” сказал я. “Мы могли бы быть отличными комиками.” “Да,” сказал я, “смех убивает меня.” “Он продавец,” сказала она, “большой толстый парень, но у него не слишком много спереди, слава богу” “Откуда ты можешь знать, что он примет тебя? Может, у него есть женщина.” “Он пустит меня. Он не может заполучить женщину.” “А я не могу держаться один.” “Хэнк?” “Да?” “Когда ты наладишь жизнь, дай мне знать. Я прибегу.” “Конечно. Спасибо тебе.” “Ты не забудешь меня, ведь нет, Хэнк?” Я бросил чемодан и схватил её обеими руками. “Черт возьми, скажешь еще что-нибудь в этом же духе, я убью тебя прямо здесь, на улице, ты поняла?” “Я поняла, Хэнк.” Мы были на Гувер-стрит, на углу Олимпик, когда поцеловались. Две сотни людей по пути на работу видели нас. Мы нашли тот жилой дом. “Он живет на первом этаже. Уже год.” “Я хочу посмотреть, если он позволит.” “Он разрешит.” “Я подожду.” Я открыл дверь подъезда и вложил чемодан в её руку. Она присела на него перед дверью. Я не мог принять еще один прощальный поцелуй и сделал шаг назад. Она смотрела на меня. “Хэнк,” сказала она. “Нет,” сказал я, “Я больше не могу. Звони, пожалуйста, звони.” Она собиралась сказать, что любит меня, но я видел, как она, дрожа всем телом, повернулась к звонку. Я был рад, что она не сказала, что любит меня. Затем она посмотрела на меня и одарила одной из тех маленьких женских улыбок. Она плакала. “Наладь свою жизнь,” сказала она. “Пожалуйста, как можно скорее!” Затем она повернулась и позвонила. Он открыл дверь. “Клаудия! Рад тебя видеть!” Его руки были вокруг неё, и он целовал её шею. Я открыл дверь, вышел, услышал, как она захлопнулась. Я пошел вверх по Гувер-стрит и на восток вдоль Олимпийского бульвара. Путь через район притонов и ночлежек был долгим. Всё было долгим. Я видел людей, проезжающих мимо в своих автомобилях, включенные фары, людей, владеющих друг другом и имеющих то, что им принадлежит. Идя дальше на восток, я думал, что еще никогда так сильно не ненавидел этот мир. И я думал, что никогда не буду ненавидеть его еще больше. Хотя это возможно.