Буковски о себе.

Написано в 1975 году для словаря Джона Уэйкмэна «Писатели Мира»

«Я родился в Андернахе, Германия. Мой отец служил в оккупационной армии, а моя мать - урожденная немка. В Америку меня привезли, когда мне было два года. Вскоре мы переехали в Лос-Анджелес, где я прожил большую часть своей жизни. По большому счету, учился я всему сам, хотя мое образование и включает в себя два года в городском колледже Лос-Анджелеса. Вскоре после этого я начал скитаться по стране, перебиваясь случайными заработками, вроде работы уборщика, служителя автозаправки, охранника, посудомойки, экспедитора, складского служащего, приемщика, нарядчика, водителя грузовика, почтальона, кладовщика, почтового клерка, служителя на автостоянке.
Еще я работал на фабрике собачьих бисквитов, фабрике флюоресцентных ламп, на бойне, был членом железнодорожной ремонтной бригады, а также работал на американский Красный Крест. Я видел большинство городов и работал примерно в сотне мест.

В основном, я голодал, пытаясь писать, ограничивая себя одним шоколадным батончиком в день, и писал по четыре-пять рассказов в неделю. Часто у меня не было пишущей машинки, и большую часть своей работы я писал от руки печатными буквами и рассылал в "Атлантик Мансли", "Харперз" и "Нью-Йоркер". Все они возвращались обратно.

Наконец, в возрасте двадцати четырех лет мой рассказ был принят журналом Уита Барнетта. Второй принял Кэресс Кросби. Я начал пить больше, чем обычно, бросил писать и просто пил. Так продолжалось десять лет, в каковое время я жил с несколькими женщинами, такими же отчаявшимися, как и я. Все это закончилось серией обширных кровотечений, и я оказался в благотворительной палате окружной больницы Лос-Анджелеса. После того, как меня по ошибке засунули в подземное хранилище («он лежал внизу, а его бумаги передавали над ним сверху»), мне перелили двенадцать пинт крови и двенадцать пинт глюкозы. Я отказался от операции, которая, как мне сказали, мне была необходима, иначе я не выживу. Еще мне сказали, что если я выпью хоть еще раз, то непременно умру. Они солгали мне дважды.

Выйдя из больницы, я умудрился найти себе работу и квартиру. Каждый вечер я возвращался домой с работы, выпивал огромные количества пива и начинал писать стихи. За две недели я написал шестьдесят стихотворений и не имел ни малейшего понятия, что мне с ними делать дальше. Я нашел список поэтических журналов -- один из них печатался в "Уилере", штат Техас. Ага, подумал я, там, в стареньком, оплетенном лианами коттедже живет старушка, выращивает канареек; от этих стихов ее счетчик паники зашкалит. Я кинул пакет в почтовый ящик и забыл про них. Обратно я получил очень толстое письмо, в котором объявлялось, что я -- «гений». Звучало нормально. Я ответил. Выпуск журнала (Арлекин) целиком был отдан моей работе. Мы продолжали переписываться. Она приехала меня навестить. Довольно привлекательная светловолосая деваха. Мы поженились и отправились в Техас, где выяснилось, что она -- миллионерша. Брак наш длился два с половиной года.

Я продолжал писать, мне везло. Я даже вернулся к жанру рассказа, довольно большое их количество напечатал в "Вечнозеленом ревю"; вышли мои книги стихов - примерно по одной в год в разных местах, основные - издания «Луджон Пресс». Я начал вести колонку «Заметки Старого Козла», которую стала печатать подпольная газета «Открытый Город», а позже подхватил «Нола Экспресс» и Лос-Анджелесская газета «Свободная Пресса».

Рассказы также начали выходить в форме книг в издательствах «Черный Воробей» и «Городские Огни». Я бросил работу в возрасте пятидесяти лет (в смысле, работу на дядю) и написал свой первый роман «Почтамт» - за двадцать ночей, использовав двадцать пинт виски, тридцать пять упаковок пива и восемьдесят сигар. «Черный Воробей» его опубликовал. С тех пор я пишу и живу этим. Джон Мартин из «Черного Воробья» здорово мне помог. Он пообещал мне 100 долларов в месяц на весь остаток жизни, вне зависимости от того, буду я писать или нет. Какому еще писателю так повезло в жизни?

Мне не особо нравится литература веков; я нахожу ее очень уравновешенной и чопорной, очень близкой к фальши в определенных изолированных случаях. Это помогло мне следить за ней. Мне нравились "Путешествие" Селина, Вийон, Неруда, ранний Хемингуэй, Сэлинджер, весь Кнут Гамсун, Федор Достоевский и, пожалуй, все. Мне и до сих пор немногое нравится. Я до сих пор пишу, в основном - подпольно и вряд ли богато; как раз так, как и должно. Раз или два в неделю мне нравится играть на бегах, мне нравится классическая музыка, пиво, я романтик, слизняк, мне нравится бокс, и одна-две женщины, которых я знал, возносили меня гораздо выше крыш.

В разделе "Работы о", простите меня, было любое количество рецензий, статей, книга и библиография, но все это лежит в стенном шкафу вот за этой стенкой, и если я зайду туда и попытаюсь отыскать их все, то начну потеть и стану очень несчастным, а я знаю, что вам этого не хочется.
Благодарю вас, и простите за машинопись и орфографические ошибки; меня это никогда особенно не интересовало.»