Чарльз Буковски

  Насилуют! Насилуют!

  Перевод В. Когана

  Доктор подвергал меня некоему обследованию. Оно со­стояло из тройного кровопускания – второе через десять мнут после первого, третье еще через пятнадцать минут. Первые два кровопускания доктор уже сделал, и я прогули­вался по улице, дожидаясь, когда пройдут последние пятна­дцать минут. Остановившись, я заметил на другой стороне улицы женщину, сидевшую на автобусной остановке. Среди миллионов женщин вам нет-нет да и попадается на глаза одна, которая выворачивает вам душу. В облике этих жен­щин, в том, как они сложены, в особом платье, которое они носят, есть нечто такое, против чего вы не в силах устоять. Она сидела, скрестив длинные ноги и была одета в ярко-желтое платье. Ноги кончались худыми, изящными лодыж­ками, но зато у нее были добротные пухлые икры и чудес-ные ляжки с бедрами. Выражение лица у нее было таким игривым, что, казалось, она смеется надо мной, но пытается это скрыть.

  Дойдя до светофора, я перешел улицу и направился к женщине, сидевшей на скамейке автобусной остановки. Я впал в транс, потерял самообладание. Когда я приблизился, она встала и пошла по улице. Ее ягодицы пленили меня до по­тери рассудка. Я пошел за ней, слушая, как стучат ее каблуч­ки, и пожирая глазами ее тело.

  Что со мной? — подумал я. — Где же мое самообладание?

  Наплевать и растереть, — ответило мне что-то.

  Дойдя до почты, она вошла внутрь. Я вошел вслед за ней. В очереди стояло четверо или пятеро человек. Был теплый, приятный денек. Казалось, все грезят наяву. Я-то — несо­мненно.

  Я в дюйме от нее, подумал я. Я мог бы коснуться ее ру­кой.

  Она получила перевод на семь долларов восемьдесят пять центов. Я услышал ее голос. Даже голос ее звучал так, точно раздавался из специальной секс-машины. Она вышла. Я купил десяток не нужных мне открыток для авиапочты. Потом я вы­бежал на улицу. Она ждала автобуса, а автобус уже прибли­жался. Я едва успел влезть туда сразу за ней. Потом я нашел место у нее за спиной. Мы ехали довольно долго. Она навер­няка чувствует, что я ее преследую, подумал я, но, похоже, это ее не смущает. Волосы у нее были желто-рыжие. В ней все пламенело.

  Должно быть, мы проехали мили три-четыре. Внезапно она вскочила и потянула за шнурок. Пока она дергала за шну­рок, я смотрел, как облегает ее тело узкое платье.

  Господи, это невыносимо, подумал я.

  Она вышла в переднюю дверь, а я вышел в заднюю. На углу она повернула направо, и я последовал за ней. Она ни ра­зу не оглянулась. Это был район многоквартирных домов. Она выглядела еще лучше, чем раньше. Такая женщина не должна шляться по улицам.

  Потом она вошла в дом под названием «Хадсон Армз». Пока она ждала лифта, я стоял снаружи. Я увидел, как она входит в лифт, дверь закрылась, и тогда я вошел и встал у две­ри лифта. Мне было слышно, как лифт поднимается, как от­крывается двери и выходит она. Нажав копку вызова, я услы­шал, как лифт начал спускаться, и принялся приблизительно отсчитывать секунды: раз, два, три, четыре, пять, шесть…

  Когда лифт достиг первого этажа, я насчитал примерно восемнадцать секунд.

  Я вошел и нажал верхнюю кнопку — четвертый этаж.

  Потом я начал считать. Поднявшись на четвертый этаж, я насчитал двадцать четыре секунды. Это означало, что она на третьем. Где-то. Я нажал на третий. Шесть секунд. Потом я вышел.

  Там было полно квартир. Рассудив, что, окажись она в первой квартире, это было бы слишком просто, я пропустил эту дверь и постучал во вторую. Дверь открыл лысый мужчи­на в нижней рубашке и подтяжках.

  — Я из страховой компании «Конкорд». Вы обеспечили покрытие суммы риска?

  — Убирайся вон, — сказал Лысый и закрыл дверь. Я постучал в следующую дверь. Ее открыла женщина лет сорока восьми, очень толстая и помятая.

  — Я из страховой компании «Конкорд». Вы обеспечили покрытие суммы риска, мэм?

  — Входите пожалуйста, сэр.

  Я вошел.

  — Послушайте, — сказала она, — мы с моим мальчиком голодаем. Муж упал и умер на улице два года назад. Так замертво и упал. Мы не можем жить на сто девяносто долларов в месяц. Мой мальчик хочет есть. Вы не дадите мне денег, чтобы я смогла купить моему мальчику яичко?

  Я окинул ее взглядом. Мальчик стоял посреди комнаты и ухмылялся. Очень большой мальчик, лет двенадцати, и слегка слабоумный. Он продолжал ухмыляться.

  Я дал женщине доллар.

  — Ах, благодарю рас, сэр! Благодарю вас!

  Она охватила меня руками и поцеловала. Губы у нее были мокрые, слюнявые, мягкие. Потом она засунула мне в рот свой язык. Я едва не сблевал. Язык был толстый, полный слюны. У нее были большие и очень мягкие груди, вроде оладьев. Я вы­рвался из объятий.

  — Послушайте, разве вам не бывает одиноко? Разве женщина вам не нужна? Я — хорошая, чистоплотная жен­щина, уверяю вас. Со мной вам нечего бояться болезней.

  — Слушайте, мне надо идти, — сказал я. Я унес ноги от­туда.

  Я проверил еще три квартиры. Безрезультатно.

  А в четвертой оказалась она. Дверь была приоткрыта дюйма на три. Я заглянул, протиснулся внутрь и закрыл дверь. Квартирка была уютная. Женщина стояла и смотрела на меня. Когда же она закричит? — подумал я. Впереди у меня уже вы­пирала большая штукенция.

  Я подошел к ней, схватил ее за волосы и за жопу и поце­ловал. Она попыталась меня оттолкнуть, бороться со мной. На ней было все то же тесное платье. Я отступил на шаг и влепил ей четыре сильные оплеухи. Когда я снова ее схватил, сопро­тивление было уже послабее. Нас мотало по комнате. Я порвал ей платье на шее, разорвал его спереди, сорвал с нее бюстгаль­тер. Вулканические, огромные груди. Я поцеловал ее груди, а потом добрался до рта. Я задрал ей платье и взялся за трусики. Потом они соскользнули вниз. А я сунул свою штукенцию внутрь. Я ей засадил встояка. Кончив, я толкнул ее на кушет­ку. На меня смотрела ее мохнатка. Она все еще смотрелась не­плохо.

  — Ступай в ванную, — сказал я. — Подмойся. Я подошел к холодильнику. Там стояла бутылка хорошего вина. Я нашел два стакана. Налил две порции. Когда она вы­шла, я дал ей стакан и сел рядом с ней на кушетку.

  — Как тебя зовут?

  — Вера.

  — Тебе было хорошо?

  — Да. Я люблю, когда меня насилуют. Я знала, что ты меня преследуешь. Я надеялась. Когда я вошла в лифт без те­бя, то решила, что ты струсил. До этого меня только один раз изнасиловали. Красивой женщине трудно найти мужчину. Все думают, что она недоступна. Это ужасно.

  — Но посмотри, как ты выглядишь, как одеваешься! Ты хоть понимаешь, что для мужчин на улице это пытка?

  — Да. Я хочу, чтобы в следующий раз ты отхлестал меня ремнем.

  — Ремнем?

  — Да, по жопе, по бедрам, по ногам. Сделай мне больно, а потом засовывай. Скажи мне, что ты хочешь меня изнасило­вать!

  — Ладно, я хочу тебя избить, я хочу тебя изнасиловать. Я схватил ее за волосы и страстно поцеловал, укусив за губу.

  — Выеби меня! — крикнула она. — Выеби меня!

  — Подожди, — сказал я, — мне надо передохнуть. Она расстегнула мне ширинку и вынула пенис.

  — Какой красавец! Весь изогнутый и лиловый! Она взяла его в рот. Она начала работать. Она обладала незаурядными способностями.

  — Ах, черт возьми! — сказал я. — Ах, черт возьми! Она меня поимела. Она трудилась добрых шесть или семь минут, а потом он начал пульсировать. Она провела зубами пониже головки и высосала из меня остатки жизненных сил.

  — Слушай, — сказал я, — похоже, я проведу здесь всю ночь. Мне необходимо восстановить силы. Что если я приму ванну, а ты приготовишь мне что-нибудь поесть?

  — Хорошо, — сказала она.

  Я вошел в ванную, закрыл дверь и пустил горячую воду. Одежду я повесил на дверной крючок.

  Я принял чудесную горячую ванну, а потом вышел, обмо­тавшись полотенцем.

  И в этот момент в квартиру вошли два полицейских.

  — Этот сукин сын меня изнасиловал! — сообщила она копам.

  — Стойте, подождите минутку, — сказал я.

  — Одевайся, приятель, — сказал тот коп, что повыше.

  — Слушай Вера, это что, шутка?

  — Нет, ты меня изнасиловал! Изнасиловал! А потом при­нудил к оральному совокуплению!

  — Одевайся, приятель, — сказал высокий коп, — я боль­ше повторять не намерен!

  Я пошел в ванную и начал одеваться. Когда я вышел, они надели на меня наручники. Вера опять твердила свое:

  — Насильник!

  Мы спустились на лифте. Пока мы шли через вестибюль, на меня смотрели какие-то люди. Вера осталась дома. Поли­цейские грубо швырнули меня на заднее сиденье.

  — Ты что, приятель? — спросил один из них. — Хочешь испортить себе жизнь из-за кусочка мандятины? Дурацкое де­ло нехитрое.

  — Строго говоря, это было не изнасилование.

  — Да их почти и не бывает.

  — Ага, — сказал я, — по-моему, вы правы.

  Меня зарегистрировали, а потом посадили в камеру.

  Они верят лишь слову женщины, подумал я. Где же рав­ноправие?

  Потом я подумал: изнасиловал ты ее или не изнасиловал?

  Я не знал.

  Наконец я уснул. Наутро мне подали грейпфрут, маисо­вую кашу, кофе и хлеб. Грейпфрут? Ого! Просто шикарное местечко!

  Я просидел в камере еще минут пятнадцать, после чего они открыли дверь.

  — Вам повезло, Буковски, дама отказалась от обвинения.

  — Прекрасно! Прекрасно!

  — Но впредь будьте осторожны.

  — Конечно, конечно!

  Получив свои вещи, я вышел оттуда. Я сел в один авто­бус, пересел на другой, вышел в районе многоквартирных до­мов и вскоре уже стоял перед «Хадсон Армз». Что мне делать, я не знал. Я простоял там не меньше двадцати пяти минут. Была суббота. Скорее всего, она сидела дома. Я дотопал до лифта, вошел и нажал кнопку третьего этажа. Потом я вышел. Я постучал в дверь. Она была дома. Я ввалился внутрь.

  — У меня есть еще один доллар для вашего мальчика, — сказал я.

  Она взяла его.

  — Ах, благодарю вас! Благодарю вас!

  Она приникла своими губами к моим. Рот у нее напоми­нал мокрый резиновый пылесос. Высунулся толстый язык. Я присосался к нему. Потом я задрал ей платье. У нее была чу­десная толстая жопа. Много жопы. Огромные синие трусы с дырочкой на левом боку. Мы стояли перед высоким зеркалом. Я ухватился за эту толстую жопу, а потом сунул язык в этот рот-пылесос. Наши языки вертелись, как сумасшедшие змеи. Впереди у меня выпирало нечто большое.

  Слабоумный сынок стоял посреди комнаты, смотрел на нас и ухмылялся.