Чарльз Буковски
Исповедь труса
Перевод Максима Копачевского
Боже, – подумала она, лежа голой на кровати и перечитывая «Портрет гения» Олдингтона, – но: он просто мошенник ! Нет, не Д. Г. Лоренс, а её муж Генри, со своим обвислым животом, и этими его волосами, которые он никогда не причёсывал, и как он торчит возле неё в своих шортах, и как он голый стоит у окна, словно араб, и воет, и он ей говорил, что превращается в жабу, и что он хочет купить себе Будду, и что он хочет стать старым и утонуть в море, и что он собирается отрастить бороду, и что он чувствует, что превращается в женщину.
И Генри был жалким, жалким и бестолковым и ничтожным и больным. И он хотел вступить в общество Малера. У него воняло изо рта, его отец сошел с ума, а его мать умирала от рака.
И кроме всего этого, было жарко, жарко, как в аду.
«У меня новая система» – сказал он, – «Всё что мне нужно – четыре или пять тысяч. Это стоит вложений. Мы могли бы ездить от скачек к скачкам в трейлере».
Ей хотелось сказать какую-нибудь резкость, вроде «У нас нет ни четырёх, ни пяти тысяч», но у неё не вышло. Ничего не вышло: все двери были закрыты, ставни были опущены, и это было посреди пустыни – даже стервятники – и они собирались сбросить Бомбу. Им надо было оставаться в Техасе, надо было оставаться с папой – а этот человек пустышка, старый мешок, пустое ничтожество в мире, где все что-то делают. Он прячется за симфонии и поэтические мечты; слабая и апатичная душонка.
«Ты сводишь меня в музей ?» – спросила она.
«Зачем ?»
«Там Выставка Искусств».
«Я знаю».
«Ну, ты что, не хочешь посмотреть на ван Гога ?»
«К чёрту ван Гога ! Что мне этот ван Гог ?»
Двери снова закрылись и она не могла придумать ответ.
«Я не люблю музеи», – продолжал он, – «Мне не нравятся посетители».
Работал вентилятор, но это была маленькая комната и было жарко, как будто их заперли в чайнике.
«На самом деле» – сказал он, снимая майку и оставаясь в одних шортах, – «мне вообще не нравятся никакие люди».
Удивительно, у него были волосы на груди.
«На самом деле», – сказал он, спустив шорты и стягивая их с носка ноги, – «я собираюсь однажды написать книгу и назвать ее «Исповедь труса».
Звонок у двери прозвенел, как изнасилование, или как рвущаяся зрелая плоть.
«Боже мой !» – вскрикнула она, будто попавшись в ловушку.
Она выскочила из кровати, очень белая и неочищенная, как леденцовый банан. Олдингтон и Д. Г. Лоренс и Таос упали на пол.
Она бросилась в чулан и принялась впихивать себя во все женские причиндалы.
«Одежда это всё ерунда», – сказал он.
«Ты что, не собираешься открыть ?»
«Нет ! Почему я ?»
Снова раздался звонок. Звук проник в комнату и обшарил их, ошпарил и ободрал им кожу, отскочил от их ползающих глаз.
И все затихло.
И ноги повернулись с отчётливым звуком, повернулись, унося какое-то чудовище вниз по лестнице, раз два три, 1, 2, 3, и затем ушли.
«Интересно», – сказал он, все еще не двигаясь, – «что это было ?»
«Я не знаю», – сказала она, сложившись в талии пополам и стягивая через голову юбку.
«Иду !» – закричала она. «Иду !», выставил руки вперёд, как щупальца.
Она сдёрнула юбку с головы с некоторым отвращением.
«Зачем вы, женщины, только носите эти тряпки ?» – спросил он громко.
Она не почувствовала необходимости в ответе, пошла вытащила Лоренса из-под кровати. Потом она влезла с Лоренцо в кровать, а её муж сел на кушетку.
«Они пострили ему маленький мавзолей», – сказал он.
«Кому ?» – спросила он раздражённо.
«Лоренсу».
«А».
«В этой книге есть картинка».
«Да, я видела».
«Ты когда-нибудь видела собачье кладбище».
«Что ?»
«Собачье кладбище».
«Ну, и что ?»
«Там всегда цветы. У каждой собаки цветы, свежие, каждая могила вся в маленьких аккуратных букетиках. От этого можно прослезиться».
Она снова нашла место в книге, как человек, ищущий уединения последи озера: И вот, горькие месяцы тащились один за другим, в сопровождении трагического чувства потери, его:».
«Я хочу учиться балету», – сказал он. «Я растолстел, но это потому что мой дух подавлен. На самом деле я гибкий, я готов прыгать на любом батуте. Мне надо было родиться по крайней мере лягушкой. Вот увидишь. Однажды я стану лягушкой.»
Её озеро покрылось рябью от раздражающего бриза: «Ладно, ради бога, учись балету ! Иди прямо вечером ! Избавься от своего живота ! Прыгай ! Стань лягушкой !
«Ты хочешь сказать – после РАБОТЫ ?» – спросил он враждебно.
«Господи», – сказала она, – «ты всего хочешь за просто так». Она встала, пошла в ванную и закрыла дверь.
Она не понимает, подумал он, сидя на кушетке, она не понимает, что я шучу. Она такая чертовски серьёзная. Всё, что я говорю, должно быть чистой правдой или трагедией или откровением или ещё чем-нибудь. Меня уже достало !
Он заметил на столике у кровати клочок бумаги, исписанный карандашом, её почерком. Он поднял его.
Моего мужа печатают вместе с Сартром и Лоркой,
Он пишет о безумии и Ницше и Лоренсе,
Но что он написал обо мне ?
Она читает комиксы
И выносит ведро
И делает маленькие шляпки
И выходит в Массы в восемь утра
Я тоже поэт и художник,
Так критики пишут,
Но мой муж написал обо мне:
Она читает комиксы:
Он услышал шум воды в туалете, и через секунду она вышла.
«Я бы хотел стать клоуном в цирке», – поздравил он её.
Она вернулась на кровать со своей книгой.
«Ты бы не хотела стать трагикомическим клоуном и кувыркаться с раскрашенным лицом ?» – спросил он её.
Она не ответила. Он поднял Бланк Скачек.
Пауэр 114 Б.г.4, Космическая Бомба-
Помайя, производитель Помпей,
конюшни Брукмид.
1956 12 2 4 1 $12,950
Июль 18 1/16 1:45 1/5 фт. 3 122 2
? 3 2h
«Я в следующее воскресенье поеду в Кальенте», – сказал он.
«Хорошо. Приедет Шарлотта. Аллен может привезти её на машине.»
«Как ты думаешь, тот проповедник в кино правда сделал ей предложение, или она только говорит ?
Она перевернула страницу.
«Черт тебя побери, ответь мне !» – закричал он, наконец разозлившись.
«О чём ?»
«Ты не думаешь, что она шлюха и всё это придумала ? Ты не думаешь, что мы все шлюхи ? Чего мы добиваемся, читая все эти книги ? Пишем стихи, их присылают обратно, работаем в каком-то склепе просто так, хотя на самом деле деньги нас не интересуют ?»
Она положила книгу и посмотрела на него через плечо. «Ну», – сказала она тихо, – «ты хочешь всё это бросить ?»
«ЧТО бросить ? У нас ничего нет ! Или ты имеешь в виду Пятую симфонию Бетховена или Музыку Вод Генделя ? Или ты имеешь в виду СОУЛ ?
«Давай не будем спорить. Пожалуйста, я не хочу спорить.
«Ладно, я хочу знать, что мы пытаемся делать».
Звонок зазвонил, как все колокола Судного дня и звук прокатился по всей комнате.
«Тссс», – сказал он, «тссс ! Тихо !»
Звонок снова прозвонил, словно говоря: я знаю, вы здесь, я знаю, вы здесь.
«Они знают, что мы здесь», – прошептала она.
«Мне кажется, так и есть», – сказал он.
«Что ?»
«Ничего. Сиди тихо. Может, обойдётся».
«Разве не здорово, что у нас есть все эти друзья ?» – она взяла в руки игрушечную дубинку.
«Нет. У нас нет друзей. Говорю тебе, это что-то другое».
Снова прозвенело, очень коротко, плоско и бездушно. «Однажды я пытался собрать Олимпийскую команду пловцов», – сказал он, совершенно невпопад.
«Ты делаешь все больше дурацких заявления, Генри».
«Ты когда-нибудь слезешь с моей спины ? Хотя бы ради этого !» – сказал он, повысив голос, – «КТО ТАМ ?»
Ответа не было.
Генри поднялся с широко раскрытыми гласами, как в трансе и распахнул дверь, забыв, что он голый. Он застыл на некоторое время, пронзённый мыслью, но ей было ясно, что там никого не было – его нагота должна была бы вызвать некоторое замешательство или, по крайней мере, какое-нибудь замысловатое объяснение.
Потом он закрыл дверь. У него было странное лицо – округлившиеся глаза и почти бессмысленный взгляд и он сглотнул, посмотрев на неё. Его гордость ?
«Я решил», – объявил он, – «пожалуй, не стоит превращаться в женщину».
«Ну, это определенно поможет нашим отношениям, Генри».
«И я даже свожу тебя посмотреть ван Гога. Я дам тебе сводить меня».
«Как хочешь, дорогой. Это неважно».
«Нет», – сказал он, – «ты должна сводить меня !»
Он прошёл в ванную и закрыл дверь.
«Как ты думаешь», – спросила она, – «кто это был ?»
«Где кто был ?»
«Кто там был за дверью ? Оба раза ?»
«Чёрт», – сказал он, – «я знаю, кто это был».
«Ну и кто это был ?»
«Ха !»
«Чего ?»
«Просто «Ха !». Я ничего не сказал».
«Генри, ты просто не знаешь, кто это был, так же, как и я. Ты просто снова придуриваешься».
«Если ты обещаешь взять меня посмотреть ван Гога, я скажу тебе, кто был за дверью».
«Хорошо», – она решила подшутить, – «я обещаю».
«Ладно. Это я был за дверью».
«Ты был за дверью ?»
«Да», – он издал глупый короткий смешок, – «я встретил себя. Оба раза».
«Всё ещё изображаешь клоуна, да, Генри ?»
Она услышала шум льющейся в раковину воды и поняла, что он собрался бриться.
«Ты собираешься побриться, Генри ?»
«Я раздумал насчёт бороды», – ответил он.
Он её снова утомил и она просто открыла книгу на первой попавшейся странице и стала читать:
Я тебе больше не нужна ?
Я хочу, чтобы мы расстались,
Ты был бы свободен от меня, я свободна от тебя.
А насчёт этих последних месяцев ?
Я не знаю. Я говорила тебе всё, что считала правдой.
И почему ты теперь изменился ?
А я нет – я всё та же,
Всё, что я знаю – что-то нехорошее происходит.
Она закрыла книгу и подумала о Генри. Мужчины – те же дети. С ними надо шутить. Они не переносят обиды. Это знает каждая женщина. Генри пытался – такой уж он был – играть клоуна. Всё эти жалкие шуточки.
Она встала, и как во сне пересекла комнату, открыла дверь и замерла. Рядом с раковиной стоял намыленный помазок и всё ещё мокрый стаканчик для бритья. Но вода в раковине была холодной, а на дне, возле затычки, зелёная и вне её досягаемости, размером со скомканную перчатку, таращила глаза жирная живая лягушка.