Чарльз Буковски Грандиозная дзэн-буддистская свадьба
Я сидел сзади, в компании румынского хлеба, ливерной колбасы, пива, прохладительных напиков; с зелёным галстуком на шее – первым галстуком за десять лет, с тех пор, как умер отец. Ныне же мне предстояло стать шафером на дзэн-буддистской свадьбе. Холлис вела машину со скоростью 85 миль в час, а четырехфутовая борода Роя, развеваясь, лезла мне прямо в лицо. Это была моя «Комета-62», только сесть за руль я не мог – отсутствие страховки, два попадания за езду в пьяном виде и неминуемое новое опьянение. Холлис и Рой три года прожили вместе, не заключая брака, причем Рой жил у Холлис на содержании. Я сидел сзади и посасывал пивко. Рой по порядку описывал мне всех членов Холлисовой семьи. Рою лучше всех давалась интеллектуальная чушь. Или трепотня языком. Стены их квартиры были увешаны фотографиями уставившихся в объектив жующих парней.
Был там и снимок онанирующего Роя в преддверии оргазма. Этот снимок Рой сделал сам. То есть перехитрил камеру. Без посторонней помощи. Бечёвка. Провод. Некое приспособление. Рой утверждал, что для получения безупречного снимка ему пришлось онанировать шесть раз подряд. Работёнка на целый день. И вот она возникла: эта млечная капелька – произведение искусства. Холлис свернула с автострады. Ехать предстояло недолго. Кое-кто из богатеев имеет подъездные аллеи в милю длиной. С этой дело обстояло попроще: четверть мили. Мы вышли из машины. Тропический сад. Четыре или пять собак. Чёрные мохнатые зверюги, бестолковые и слюнявые. До двери мы так и не добрались – там на веранде, со стаканом в руке, глядя на нас свысока, стоял он, богатей. И Рой вскричал:
– Харви, сволочь ты этакая, как я рад тебя видеть !
Харви едва заметно улыбнулся.
– Я тоже рад тебя видеть, Рой.
Одна из черных мохнатых зверюг вцепилась мне в левую ногу.
– Убери своего пса, Харви, сволочь ты этакая, рад тебя видеть ! завопил я.
– Аристотель, немедленно ПРЕКРАТИ !
Аристотель убрался восвояси, как раз вовремя.
Потом. Мы поднимались и спускались по лестнице, перетаскивая в дом салями, солёных венгерских зубаток, креветок, хвосты омаров. Глазированные булочки. Рубленые голубиные жопки.
Наконец мы перетащили всё. Я сел и схватился за пиво. В галстуке был я один. Кроме того, только я один купил свадебный подарок. Я спрятал его между стеной и ногой, изжёванной Аристотелем.
– Чарлз Буковски…
Я встал.
– Ах, Чарлз Буковски !
– Угу. Потом:
– Это Марти.
– Привет, Марти.
– А это Элси.
– Привет, Элси.
– А правда, – спросила она, что когда вы напьётесь, вы ломаете мебель, бьёте окна и распускаете руки ?
– Угу.
– Для этого вы староваты.
– Слушайте, Элси, перестаньте молоть чепуху.
– А это Тина.
– Привет, Тина.
Я сел.
Имена ! Я полтора года прожил со своей первой женой. Как-то вечером пришли гости. Я сказал жене: «Это Луи, полудурок, это Мари, королева скоростного отсоса, а это Ник, недоумок». Потом я повернулся к ней и сказал: «Это моя жена… это моя жена… это» Наконец мне пришлось взглянуть на нее и спросить: «А КАК ТЕБЯ ЗВАТЬ-ТО, ЧЕРТ ПОДЕРИ ?!»
«Барбара.»
«Это Барбара,» – сообщил я гостям.
Дзэн-учитель ещё не прибыл. Я сидел и посасывал пивко.
Потом появились новые люди. Они всё поднимались и поднимались по лестнице. Всё Холлисово семейство. Рой, похоже, семьи не имел. Бедняга Рой. В жизни ни дня не работал. Я взял себе ещё пива.
А они всё поднимались в дом: бывшие арестанты, шулеры, инвалиды, мастера всевозможных темных делишек. Родные и близкие. Целыми толпами. Без свадебных подарков. Без галстуков.
Я забился в свой угол. Один малый был совсем затраханный. Ему потребовалось двадцать пять минут, чтобы подняться по лестнице. У него были специальные костыли, очень мощные с виду штуковины с круглыми ободками для рук. Там и сям особые зажимы. Резина и алюминий. Деревяшек малыш не признавал. Я напряг воображение: разбавленная водой наркота или денежный долг. Его продырявили пулями, когда он сидел в старом парикмахерском кресле с горячим и влажным полотенцем на лице. Но смертельных ран ему нанести не сумели.
Были там и другие. Кто-то преподавал в Лос-анжелесском университете. Кто-то ещё плавал в дерьме среди китайских рыболовных судёнышек с заходом в Сан-Педро.
Я был представлен величайшим жуликам и убийцам нашего века.
Что до меня, тоя временно не работал.
Потом подошел Харви.
– Буковски, не хотите ли немного виски с водой.
– Конечно, Харви, конечно.
Мы направились на кухню.
– А галстук зачем ?
– У меня на брюках сломана молния. А трусы слишком тесные. Конец галстука прикрывает вонючие волосы прямо над членом.
– По-моему, вы лучший из современных мастеров короткого рассказа. С вами никто не сравнится.
– Конечно, Харви. Где же виски ?
Харви показал мне бутылку шотландского виски.
– Я пью только этот сорт, поскольку вы всегда упоминаете его в своих рассказах.
– Но я уже сменил марку, Харв. Я нашел кое-что получше.
– Как называется ?
– Разрази меня гром, если я помню.
Я отыскал высокий стакан и налил туда виски пополам с водой.
– Снимает нервозность, – сказал я ему. – знание ?
– Конечно, Буковски.
Я залпом выпил до дна.
– Хотите ещё ?
– Конечно.
Я взял вторую порцию, пошел в комнату и уселся в свой угол. Тем временем опять поднялся шум. Дзэн-учитель уже ПРИБЫЛ !
Дзэн-учитель носил весьма причудливую одежду и всё время щурил глаза. А может, они у него от рождения были такие.
Дзэн-учителю понадобились столы. Рой бегал по всему дому в поисках столов.
Между тем дзэн-учитель был очень спокоен, очень любезен. Я допил виски и отправился за новой порцией. Вернулся.
Вбежал ребёнок с золотистыми волосами. Лет одиннадцати.
– Буковски, мне знакомы некоторые ваши рассказы. По-моему, вы самый великий из всех писателей, которых я знаю!
Длинные белокурые волосы. Очки. Стройное тело.
– Отлично, крошка, ты уже большая. Мы поженимся. Будем жить на твои деньги. Я уже начинаю уставать. Ты можешь попросту выставлять меня напоказ в какой-нибудь стеклянной клетке с вентиляционными отверстиями. Я разрешу тебе спать с мальчишками. Я даже буду смотреть !
– Буковски ! Только потому, что у меня длинные волосы, вы решили, что я девчонка ! Меня зовут Пол ! Нас же знакомили. Вы что, не помните ?
Отец Пола, Харви, смотрел на меня. Я увидел его глаза. После чего понял, что он уже не считает меня таким уж хорошим писателем. Может даже, считает плохим. Ну что ж, вечно притворяться нельзя.
Но мальчишка ничуть не смутился.
– Всё нормально, Буковски ! Вы всё равно величайший писатель из всех, кого я читал. Папа разрешил мне прочесть некоторые ваши рассказы…
И тут погас свет. Именно этого малыш и заслуживал за свою трепотню…
Но всюду были свечи. Все искали свечи – ходили в поисках свечей и зажигали их.
– Чёрт подери, это пробки. Замените пробки, – сказал я.
Кто-то сказал, что это не пробки, это нечто другое, поэтому я махнул на всех рукой и, пока зажигались все эти свечи, пошел на кухню за новой порцией виски. Чёрт возьми, там стоял Харви.
– У вас чудесный сынишка, Харви. Ваш мальчик, Питер…
– Пол.
– Извините, это библейские имена.
– Понимаю. (Богатеи всё понимают, они только ни черта не делают.)
Харви откупорил новую бутылку. Мы поболтали о Кафке. О Досе. О Тургеневе, Гоголе. Обо всей этой тягомотине. Потом повсюду появились свечи. Дзэн-учитель вознамерился взяться за дело. Ещё раньше Рой вручил мне два кольца. Я пощупал. Они были на месте. Все ждали нас. Я ждал, когда Харви рухнет на пол от такого количества виски. Но ждал я напрасно. Он сумел выпить в два раза больше моего и всё ещё стоял на ногах. Такое бывает не часто. Пока зажигались свечи, мы уговорили половину литровой бутылки. Мы вышли к гостям. Я сбагрил кольца Рою. Днями раньше Рой сообщил Дзэн-учителю, что я пьяница… не заслуживаю доверия… либо слабовольный, либо испорченный тип – поэтому во время церемонии не надо просить у Буковского кольца, ведь Буковски может вообще не прийти. А может и потерять кольца, или сблевать, или потерять Буковского.
Наконец, церемония началась. Дзэн-учитель принялся вертеть в руках свою чёрную книжечку. С виду она казалась не очень толстой. Страниц эдак сто пятьдесят.
– Прошу, – сказал Дзэн, – во время церемонии не пить и не курить. Я осушил свой стакан. Я стоял справа от Роя. Все принялись допивать своё спиртное.
Потом Дзэн-учитель выдавил из себя робкую улыбку.
Христианские церемонии бракосочетания мне были хроршо знакому по собственному печальному опыту. А Дзэн-буддистская церемония очень напоминала христианскую с небольшим добавлением бреда сивой кобылы. В какой-то момент были зажжены три маленькие палочки. У Дзэна их была целая коробка – две или три сотни. После зажжения одну палочку воткнули в центр банки с песком. Это была Дзэн-палочка. Роя попросли воткнуть его горящую палочку с одной стороны Дзэн-палочки. Холлис попросили воткнуть свою с другой.
Но палочки стояли не совсем правильно. Едва заметно улыбнувшись, Дзэн-учитель придал палочкам новые глубину и величие.
Потом Дзэн-учитель извлёк откуда-то коричневые бусы.
Он протянул бусы Рою.
– А теперь ? – спросил Рой.
Чёрт возьми, подумал я,вечно он изучает всякую чепуху. А к собственной свадьбе не мог подготовиться.
Дзэн наклонился вперёд и положил правую руку Холлис на левую ладонь Роя. Таким образом бусы охватили обе руки.
– Согласны ли вы… (И это дзэн-буддизм ? – подумал я.)
– А вы, Холлис…
– Да…
Тем временем, при свечах, какой-то засранец не меньше сотни раз сфотографировал церемонию. Это действовало мне на нервы. Не исключено, что это был агент ФБР.
«Щёлк ! Щёлк ! Щёлк !»
Никакого преступления мы, конечно, не совершали. Но всё равно это раздражало, поскольку делалось внаглую.
И тут я обратил внимание на то, как при свечах выглядят уши Дзэн-учителя. Свет струился сквозь них ак, как будто они были сделаны из тончайшей туалетной бумаги. Человек с такими тонкими ушами, как у Дзэн-учителя , я ещё никогда не видел ! Так вот что делало его святым ! Я должен бы заполучить эти уши ! Чтобы носить их в бумажнике, приделать коту. Или чтобы держать под подушкой.
Конечно ,я знал, что во мне говорит все выпитое виски с водой заодно с выпитым пивом, и все-таки, с другой стороны ,я этого вовсе не знал. Я не мог отвести глаз от ушей Дзэн-учителя. А между тем звучали новые речи.
– … а вы, Рой. Обещаете не употреблять никаких наркотиков во время совместной жизни с Холлис ?
Наступила неловкая пауза. Потом они сжали друг другу руки в коричневых бусах:
– Обещаю, – сказал Рой, – не употреблять.
Вскоре всё было кончено. Или так показалось. Дзэн-учитель встал во весь рост, изобразив некоторое подробие улыбки.
Я коснулся плеча Роя:
– Поздравляю.
Потом я нагнулся. Взял Холлис за голову и поцеловал её в прекрасеые губки.
А все так и остались сидеть. Нация полоумных.
Никто не пошевелился. Свечи горели как полоумные.
Я подошёл к Дзэн-учителю. Пожал ему руку.
– Благодарю вас. Вы прекрасно провели церемонию.
Он казался весьма довольным, отчего я почувствовал себя немного лучше. Но все эти бандиты – вся эта мафия Тэмени-холла: они были слишком глупы и высокомерны, чтобы пожимать руку уроженцу Востока. Лишь один поцеловал Холлис. Лишь один пожал руку Дзэн-учителю.. А может, это была вынужденная женитьба , Ну и семейка ! Конечно, я бы был последним, кому бы все рассказали.
По окончании церемонии мне показалось, что в комнате очень холодно. Все сидели и глазели друг на друга. Род человеческий для меня всегда оставался загадкой, но кто-то же должен был играть роль шута. Я сорвал с шеи свой зелёный галстук и подбросил его к потолку:
– Эй ! Вы, мудаки, разве никто не голоден , Я подошел к столу и принялся уплетать сыр, ножки маринованных поросят и куриную пи..ятину. Некоторые с трудом оживились, подошли, и от нечего делать стали хватать еду.
Я довел их до того, что они превратились в кусочников. Потом я удалился и взялся за виски с водой. Наливая себе на кухне очередную порцию, яя услышал, как Дзэн-учитель скаазл:
– Мне пора.
– Ах, не уходите… – из глубины самого крупного за три года сборища воротил преступного мира до меня донесся визгливый, старческий женский голос. К тому же звучал он отнюдь не искренне. Какого чёрта я с ними связался ? А лос-анжелесский профессор ? Нет, лос-анжелесский профессор был из той же компании.
Требовалось раскаяние. Или нечто подобное. Некий поступок для придания происходящему хоть толики благородства.
Услышав, как Дзэн-учитель закрывает парадную дверь, я осушил полный стакан виски. Потом я пронесся через комнату, битком набитую шушукающимися при свечах ублюдками, отыскал дверь (для чего пришлось как следует потрудиться), открыл её, закрыл и очутился там… ступеньках в пятнадцати от мистера Дзэна. Чтобы добраться до стоянки, на предстояло спуститься ещё ступенек на сорок пять или пятьдесят. Я бросился за ним, пошатываясь и шагая через ступеньку. Я крикнул:
– Эй, учитель ! Дзэн обернулся. – Что, старик ?
Старик ?
Мы оба остановились и уставились друг на друга на этой винтовой лестнице в освещённом луной тропическом саду. Казалось, настало время наладить более тесные отношения.
И тогда я сказал ему:
– Мне нужны или оба твоих грёбаных уха, либо твой грёбаный наряд – этот светящийся неоном купальный халат, что на тебе !
– Старик, ты спятил !
– Я думал, у дзэнов хватает мужества не делать бесцеремонных, заведомо очевидных заявлений. Я разочаровался в тебе, учитель !
Дзэн сложил ладони домиком и возде очи горе.
Я сказал ему:
– Мне нужны либо твои грёбаные уши, либо твой грёбаный наряд !
Не разжимая ладоней, он продолжал пялиться в небо. Я ринулся вниз по лестнице, разом перемахнув через несколько ступенек, но понесся дальше, благодаря чему им не проломил себе башку, а кубарем катился к его ногам; я попытался развернуться, однако превратился в сгусток кинетической энергии, словно толь что сорвался с цепи и потерял управление. Дзэн поймал меня и водрузил на ноги.
– Сын мой, сын мой.
Мы стояли совсем рядом. Я ударил сплеча. Вмазал ему неплохо. Я услышал, как он зашипел. Он отступил на шаг. Я ударил ещё раз. Промахнулся. Удар пришелся намного левее. Я упал в какие-то саженцы, привезенные из преисподней. Встал. Снова двинулся на него. И в лунном свете я узрел фасад собственных брюк: заляпанный кровью, свечным воском, блевотиной.
– Сейчас узнаешь, кто здесь учитель, ублюдок ! – уведомил его, приближаясь.
Он ждал. Благодаря многолетней работе мастером на все руки мышцы были ещё не совсем дряблыми. Вложив в удар все двести тридцать фунтом своего веса, я врезал ему одиночным в живот.
Дзэн издал нечленораздельный звук, ещё разок обратил молитвенный взор к небесам, промолвил что-то по восточному, нанес мне резкий рубящий удар из арсенала карате и удалился, а я остался лежать, свернувшись калачиком среди идиотский мексиканских кактусов и кустов, которые , на мой взгляд, были растениями-людоедами из непролазных бразильских джунглей. Я отдыхал в лунном свете до тех пор, пока мне не почудилось, что один из лиловых цветков подбирается к моему носу и начинает перекрывать мне дыхание.
Чёрт возьми, понадобилось не менее ста пятидесяти лет, чтобы усвоить гарвардский курс античной литературы. Выбора не было: я отделался от цветка и принялся ползком подниматься по лестнице. Наверху я встал на ноги, открыл дверь и вошел. Меня никто не заметил. Они всё ещё несли всякую ахинею. Я плюхнулся в свой угол. От каратистского удара у меня под левой бровью образовалась открытая рана. Я нашёл свой носовой платок.
– Чёрт побери ! Мне необходимо выпить ! – воскликнул я.
Подошёл Харви со стаканом. Чистое виски. Я осушил стакан. Как вышло, что гул людских голосов оказался таким бессмысленным ? Я заметил, что женщина, которую мне представили, как мамашу невесты, нынче щедро демонстрирует ножки, причем смотрелись они неплохо – все эти длинные нейлоновые чулки, дорогие туфли на шпильках плюс внизу, у мысков, маленькие драгоценные камушки. Всё это возбудило бы и идиота, а я был идиотом только наполовину. Я встал, подошел к невестиной мамаше, задрал ей юбку до самых бёдер, наскоро расцеловал её прелестные коленки и принялся с поцелуями продвигаться вверх.
– Эй ! – внезапно она встрепенулась. – Ты что делаешь ?
– Я тебя насквозь проткну ! Буду трахать, пока у тебя из задницы дерьмо не полезет ! Хочешь ?
Она толкнула меня и я повалился спиной на ковер. Потом я вытянул ноги и начал метаться, пытаясь встать.
– Мужеподобная тварь ! – заорал я на неё.
Наконец, минуты через три или четыре мне удалось подняться на ноги. Кто-то рассмеялся. Потом, обнаружив, что ноги меня ещё держат, я направился на кухню. Наполнил стакан, осушил его. После чего, наполнив ещё один, вышел. Они были там – все эти проклятущие родственники.
– Рой, Холлис ! – сказал я. – Почему вы не разворачиваете свадебный подарок ?
– Правда, – сказал Рой. – Почему ?
Подарок был завёрнут в сорок пять ярдов оловянной фольги. Рой принялся её разматывать. Наконец фольга кончилась.
– Желаю счастья в семейной жизни ! – воскликнул я.
Это был маленький, ручной работы, гробик, изготовленный лучшими мастерами Испании. В нем даже имелась розовато-алое войлочное донышко. Он был точной копией настоящего, разве что был сделан с большей любовью.
Рой окинул меня взглядом убийцы, оторвал ярлычок с указаниями по поводу того, как сохранить полировку дерева, бросил его в гробик и закрыл крышку. Воцарилась полная тишина. Единственный подарок был отвергнут. Но вскоре он взял себя в руки и вновь принялся нести ахинею.
Я умолк. Я и вправду гордился своим маленьким ларчиком. Я искал подарок часами. Я едва не сошел с ума. Потом я увидел его на полке, в полном одиночестве. Потрогал снаружи, перевернул вверх дном, потом заглянул внутрь. Цена была немалая, ноя платил за тонкую, безупречную работу. Дерево. Маленькие петельки. Всё прочее. Одновременно мне был нужен пульверизатор с я дом от муравьев. В глубине магазина я отыскал «Черный флаг». Муравьи соорудили над моей входной дверью гнездо. Я понес покупки к прилавку. Там была девчушка, я выложил товар перед ней. Я показал на гробик.
– Знаете, что это такое ?
– Что ?
– Это гроб !
Я открыл его и показал её.
– От этих муравьев я скоро рехнусь. Знаете, что я намерен сделать ?
– Что ?
– Я намерен убить всех муравьев, положить их в этот гроб и похоронить !
Она рассмеялась.
– Вы скрасили мне весь день.
Молодым нынче палец в рот не клади, их поколению не найдется равных. Я расплатился и вышел из магазина.
Но там, на свадьбе, никто не смеялся. Их осчастливила бы перевязанная красной ленточкой скороварка. Да и то вряд ли.
В конце концов самым доброжелательным из всех оказался богатей Харви. Может быть, потому, что доброжелательность была ему по карману ? Потом мне вспомнилось кое-что из моих публичных чтений, кое-что из древних китайцев:
«Кем бы ты хотел стать, богачом или художником ?»
«Богачом, потому что художник, похоже, вечно сидит на крылечке у богача.» Я приложился к бутылке, и мне стало на все наплевать. Так или иначе, все как-то незаметно кончилось. Я очутился на задней сиденье своей машины, Холлис вновь сидела за рулем. Роева борода опять развевалась и лезла мне прямо в лицо. Я приложился к бутылке.
– Слушайте, вы что, выбросили мою шкатулочку ? Вы же знаете, как я люблю вас обоих ! Зачем вы выбросили мой гробик ?
– Смотри, Буковски ! Вот он ,твой гробик !
Рой поднес его мне поближе, показал его мне.
– Ага, чудненько !
– Хочешь забрать его назад ?
– Нет ! Нет ! Это мой подарок вам ! Единственный ваш подарок ! Храните его ! Прошу вас !
– Хорошо. Остаток пути мы проделали в полном молчании. Я жил в выходившем на улицу дворе неподалеку от Голливуда (естественно.) Стоянка была тесная. Им с трудом удалось найти место примерно в полуквартале от моего дома. Они поставили машину, отдали мне ключи. Потом я увидел, как они переходят улицу, направляясь к своей машине. Я посмотрел на них, повернулся, чтобы пойти в сторону дома, и, все еще глядя на них и сжимая в руке бутылку с остатками взятого у Харви виски, я зацепился башмаком за брючный отворот и упал. Когда я падал на спину, инстинкт подсказал мне, что первым делом надо спасать остатки чудесного виски, не дать бутылке разбиться об цемент (мамаша с ребёнком), и , падая, я попытался удариться плечами, подняв повыше голову и бутылку. Бутылку я спас, но грохнулся затылком о тротуар – ШМЯК !
Они оба стояли и смотрели, как я падаю. Я был оглушен почти до потери сознания и все-таки сумел крикнуть им через улицу:
-Рой ! Холлис ! Проводите меня до дома, прошу вас, я сильно ушибся !
Они постояли немного, глядя на меня. Потом они сели в машину, завели мотор, откинулись на спинку сиденья, и преспокойненько тронулись в путь.
Со мной рассчитались сполна, но за что ? За гробик ? Что бы это ни было – вождение моей машины, я сам в роли шута и(или) шафера, – к дальнейшему употреблению я был не годен. Род человеческий я всё же считал омерзительным. Но что делало его особенно мерзким – так это болезнь внутрисемейных уз, в том числе и брак, подмена силы и взаимопомощи, болезнь, которой, точно накожной язве, проказе, подвержены все: сначала ближайший сосед, потом ближайший квартал, район, город, округ, штат, вся страна… каждый в своей ячейке хватается за задницу ближнего, пытаясь выжить в атмосфере животного страха и тупости.
Да, своё я получил сполна, я понял это, когда они бросили меня там, не вняв моей мольбе.
Ещё пять минут, подумал я. Если никто не помешает мне полежать здесь ещё пять минут, я встану и доберусь до дома, я попаду домой. Я оказался самым последним изгоем. Билли Кид в подметки мне не годился. Ещё пять минут. Дайте мне только добраться до моей пещеры. Еслт они ещё хоть раз позовут меня на своё торжество, я сообщу им, куда его стоит засунуть. Пять минут. Это всё, что мне нужно.
Мимо шли две женщины. Они обернулись и посмотрели на меня.
– Ой, смотри. Что с ним ?
– Он пьян.
– А может, болен ?
– Да нет, смотри, как он вцепился в бутылку. Точно это ребёнок.
А, чёрт ! Я принялся на них орать.
– Я вам мочалки-то отсосу ! Насухо отсосу обе ваши мочалки, суки вы старые ! Обе вбежали в многоэтажный стеклянный дом. Скрылись за стеклянной дверью. А я лежал на улице не в силах подняться – лучший шафер на чьей-то свадьбе. Мне надо было лишь добраться до дома – одолеть тридцать ярдов, так же мало, как три миллиона световых лет. Тридцать ярдов до арендованной парадной двери. Ещё две минуты, и я сумел бы встать. Каждая новая попыткамподняться придавала мне силы. Любому старому пьянчуге это всегда удается, надо лишь дать ему время. Ещё одна минута. Я вполне мог бы встать. И тут появились они. Частица бессмысленной мировой семейной структуры. Безумцы, едва ли задающие себе вопрос о том, что именно заставляет их поступать так, как они поступают. Подъехав, они оставили гореть свой удвоенной яркости красный свет. Они вышли из машины. У одного был карминный фонарик.
– Буковски, – сказал тот, с фонариком, – похоже, ты вечно напрашиваешься на неприятности, а ?
Он откуда-то знал мою фамилию, я ему уже попадался.
– Послушайте, – сказал я, – я просто споткнулся. Ударился головой. Я никогда не теряю рассудка и способности связно говорить. Я не опасен. Может, проводите меня домой, ребята ? Это в тридцати ярдах отсюда. Дайте мне только рухнуть в кровать и проспаться. Право же, вам не кажется, что это был бы поистине благородный поступок ?
– Сэр, две дамы сообщили, что вы пытались их изнасиловать.
– Господа, я никогда не сделал бы попытки изнасиловать сразу двух дам.
Один полицейский всё время светил мне в лицо своим идиотским фонариком.
Это вселяло в него колоссальное чувство превосходства.
– Всего тридцать ярдов до свободы. Ну как вы не поймёте !
– Ты самый уморительный клоун в городе, Буковски. Только найди себе оправдание посерьёзней.
– Ну что ж… давайте подумаем… то, что лежит перед вами, развалившись на мостовой, является конечным продуктом свадьбы, дзэнской свадьбы.
– Ты хочешь сказать, что нашлась женщина, которая и вправду пыталась выйти за тебя замуж ?
– Да не за меня, засранец…
Полицейский с фонариком нагнулся и врезал мне фонариком по носу.
– Мы требуем уважения к представителям закона.
– Извините, я на минутку забылся.
Кровь стекала по шее и капала на рубашку. Я очень устал – от всего на свете.
– Буковски, – спросил тот, который только что употребил фонарик, почему ты всё время напрашиваешься на неприятности ?
– Забудьте весь этот бред, – сказал я, – Везите меня в тюрьму.
Они защёлкнули наручники и швырнули меня на заднее сиденье. Всё та же грустная старая история.
Ехали они медленно, болтая о всевозможных лишённых смысла вещах – к примеру о том, как бы расширить веранду или бассейн, или о дополнительной комнате в глубине дома для бабушки. А потом дело дошло до спорта – они ведь были настоящими мужчинами, – у «Доджеров» оставались шансы, даже при том, что на первое место претендовали ещё две или три команды. Все та же семейственность: если выигрывали «Доджеры», выигрывали и они. Но стоит умирающему с голоду попросить у них монетку – ага, нет документов, вали отсюда, недоносок. То есть это когда они в штатском. Ещё ни один умирающий с голоду никогда не просил монетку у полицейского. Наша репутация безупречна.
Потом меня запустили в обычную мясорубку. После того, как я был в тридцати ярдах от дома. После тог, как я был единственным живым человеком в доме, где собралось пятьдесят девять гостей.
И вот я вновь очутился в этой особой длинной очереди из людей, в чем-нибудь да виновных. Те, кто были помоложе, знать не знали, что их ждёт. Они впутались в тёмное дело, называемое КОНСТИТУЦИЕЙ и их основными ПРАВАМИ. Молодые полицейские, как в городской каталажке для пьяных, так и в окружной, проходили обучение на алкашах. Они должны были демонстрировать свои успехи. Пока я смотрел, они посалили одного малого в лифт и принялись возить его вверх и вниз, вверх и вниз, а когда он оттуда выбрался, уже едва ли можно было понять, кто он такой, да кем он был прежде – чернокожим, что-то орущим о правах человека. Потом они принялись за белого, крикнувшего что-то о КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВАХ; на него набросились четверо или пятеро, они так крепко его отделали, что он был не в силах ходить, и, когда его приволокли назад, его попросту прислонили к стене, он стоял, а его трясло, все тело было исполосовано багровыми рубцами, он стоял, и дрожал крупной дрожью.
Меня снова сфотографировали, уже в который раз. В который раз сняли отпечатки пальцев.
Меня отвели в камеру для пьянчуг, открыли мне дверь. После чего ещё нужно было найти местечко на полу, среди ста пятидесяти человек. Одна параша на всех. Всюду блевотина и моча. Я отыскал себе место среди собратьев. Я был Чарльзом Буковски, фигурировавшим в литературных архивах Калифорнийского университета в Санта-Барбаре. Кое-кто там считал меня гением. Я растянулся на досках. Услышал молодой голос. Голос мальчишки.
– Мистер, за четверть доллара могу у вас отсосать !
Полицейские обязаны были отбирать всю мелочь, все купюры, документы. Ключи, ножи так далее, плюс сигареты, после чего вы получали квитанцию. Которую либо теряли, либо продавали, либо её у вас попросту крали. Но в камере всё равно водились деньги и сигареты.
– Извини, паренёк, – сказал я ему, – у меня выгребли всё до последнего цента.
Четыре часа спустя я умудрился уснуть.
Там.
Лучший шафер на дзэнской свадьбе. Причём готов биться об заклад, что в ту ночь жених и невеста даже не трахнулись. А вот кое-кому это удалось.