КРЕМЕНЬ
Я не очень приятный человек – это вам любой скажет. Я не держу слова. Меня всегда восхищали подлецы, разбойники, сукины сыны. Мне не нравятся гладковыбритые мальчики при галстуке и приличной работе. Я люблю людей отчаянных, с перебитыми челюстями, раздолбанной башкой и сломанной жизнью. Такие меня интересуют. Они полны тайн и взрывчатки. Мне также нравятся опустившиеся женщины, матерящиеся пьяные сучки со спущенными чулками и размалеванными лицами. Меня больше интересуют развратники, чем святые. Мне хорошо с бродягами, потому что я сам бродяга. Я не люблю законы, правила, религию и мораль. Я не хочу служить обществу.
Однажды ночью я пил у себя наверху с Марти, бывшим уголовником. Я не работал. Я не хотел работать. Я хотел просто сидеть, сняв ботинки, пить вино и трепаться, а лучше – хохотать. Марти был скучноват, но у него были рабочие руки, перебитый нос, глаза крота, и ... хватит о нем.
– Ты мне нравишься, Хэнк, – сказал Марти. – Ты настоящий мужик, я редко встречал таких мужиков как ты.
– Ага, – сказал я.
– Ты кремень.
– Ага.
– Когда я работал в забое…
– Ага.
– Мы схватились с одним пацаном… Ручками от топоров дрались. Первым ударом он сломал мне левую руку. Я не сдался, черт побери, и расквасил ему башку. В конце концов он совсем без башки остался. Я ему мозги смял. Его в дурдом увезли.
– Здорово, – сказал я.
– Слушай, – сказал Марти. – Я хочу биться с тобой.
– Первый удар за тобой. Давай, бей.
Марти сидел на зеленом стуле с плоской спинкой. Я пошел к раковине, чтобы взять бутылку и налить еще вина. Я повернулся и наварил ему правой по морде. Он откинулся на спинку, потом поднялся и подошел ко мне. Я не думал, что он левой ударит. Он шарахнул мне прямо по лбу, и я свалился. Я дотянулся до мешка с блевотиной и пустыми бутылками, достал одну, приподнялся и швырнул. Марти увернулся – я как раз оказался около стула. Я уже занес его над головой, и тут открылась дверь. Вошла хозяйка, симпатичная блондинка лет двадцати – двадцати с чем-то. Чего ей тут понадобилось, я так и не понял. Я поставил стул на место.
– Иди к себе, Марти.
Марти засмущался, как ребенок. Он прошел по коридору, вошел в свою комнату и закрыл дверь.
– Мистер Чинаски, – сказала она. – Запомните…
– Сами запомните, – сказал я. – Это бесполезно.
– Что бесполезно?
– Вы не в моем вкусе. Я не собираюсь вас трахать.
– Послушайте, что я вам скажу. Прошлой ночью я видела, как вы мочились у соседней двери. Если это повторится, я вас выселю. В лифте тоже кто-то мочился. Вы, наверное?
– Я не мочусь в лифте.
– Да, но я видела вас вчера у дверей. Я наблюдала. Это были вы.
– Черта с два это был я.
– Вы были пьяны и не помните. Не делайте этого больше.
Она закрыла дверь и ушла.
Несколькими минутами спустя я сидел, спокойно попивая вино и пытаясь вспомнить, я ли мочился в лифте, но тут кто-то постучал.
– Войдите, – сказал я.
Это был Марти.
– Хочу тебе кое-что сказать.
– Конечно. Садись.
Я налил Марти стакан портвейна и он сел.
– Я влюблен, – сказал он.
Я молча сворачивал папиросу.
– Ты веришь в любовь? – спросил он.
– Приходится верить. Однажды у меня была любовь.
– Где она?
– Ее нет. Она умерла
– Умерла. Как?
– Алкоголь.
– Она тоже пьет. Я волнуюсь за нее. Она вечно пьяна. Остановиться не может.
– Остановиться никто не может.
– Я хожу с ней на кислотные парти. С пьяной хожу. Там половина пьяных. Парами дышать можно.
Я промолчал.
– Она молода, Господи. А какая фигура! Я люблю ее, старик, правда, люблю ее!
– Черт, Марти, это просто секс.
– Нет, я люблю ее. Я чувствую.
– Наверное, это возможно.
– Господи, они ее в погребе держат. У нее нет денег заплатить за квартиру.
– В погребе?
– Да, у них внизу комната – там котельная и дерьмо всякое.
– Трудно поверить.
– Да, она там. Я люблю ее, старик, но у меня нет денег, чтобы помочь ей.
– Грустно. Я был в такой ситуации. Мучительно.
– Если бы я мог завязать со всем этим, бросить пить и вернуть здоровье – я нашел бы какую-нибудь работу. И помог бы ей.
– Слушай, – сказал я. – Ну вот ты пьешь. Если ты ее любишь, то прекрати пить. Сейчас же.
– Господи, – сказал он. – Конечно! Я вылью в раковину.
– Давай без театральных сцен. Просто пододвинь сюда.
Я спустился на лифте с поллитровкой дешевого виски, которое украл за неделю до этого в винной лавке у Сэма. Потом спустился в погреб. Там горел тусклый свет. Я шел, ища дверь. Наконец нашел. Было, наверное, час или два ночи. Я постучал. Дверь слегка приоткрылась – я увидел и в самом деле симпатичную женщину в халате. Этого я не ожидал. Молодая белокурая ягодка. Я просунул ногу в дверь, потянул на себя, закрыл дверь и огляделся. Неплохо.
– Вы кто? – спросила она. – Уходите.
– У тебя тут неплохо. Получше, чем у меня.
– Уходите отсюда! Уходите! Уходите!
Я достал из пакета поллитровку виски. Она посмотрела на нее.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Дженни.
– Слушай, Дженни, где тут у тебя стаканы?
Она указала на полку, я подошел и взял два высоких стакана. Тут же была раковина. Я налил в стаканы немного воды, отошел, сел, открыл виски и смешал с водой. Мы сидели на краешке ее кровати и пили. Она была молода и соблазнительна. Я все еще не верил глазам. Я ждал нервного срыва, психопатии какой-нибудь. Дженни выглядела вполне нормально, даже довольно бодро. Ох как ей нравилось виски. Мы допили одновременно. Я пришел к ней в какой-то горячке, но теперь горячка прошла. Я имею в виду, что если бы у нее была маленькая свинка, или какая-нибудь другая гадость (заячья губа, например) я бы тем более зашел. Я вспомнил рассказ в «Рэсинг Форм» про породистого жеребца, которого никак не могли спарить с кобылой. Ему приводили самых красивых кобылиц, и всякий раз жеребец отскакивал в сторону. Потом какой-то дока все понял. Он вымазал красивую кобылу грязью, и жеребец сразу же взобрался на нее. Штука в том, что жеребец стеснялся красоты, а когда ее вымазали, перепачкали грязью, он понял, что сам не хуже или даже лучше. Люди и лошади похожи друг на друга…
Короче, Дженни налила еще, потом спросила, как меня зовут и где я живу. Я сказал, что живу где-то наверху и мне просто захотелось с кем-нибудь выпить.
– Я видела вас в “Кламбере” однажды вечером около недели назад – вы были очень веселы, вы всех смешили и всех угощали выпивкой.
– Не помню.
– А я помню. Вам нравится мой халат?
– Да.
– Почему бы вам не снять штаны и не почувствовать себя как дома.?
Я снял штаны и сел на кровать рядом с ней. Все происходило потихоньку. Помню, я говорил, что у нее чудесные груди и потом сосал одну грудь. Потом, помню, мы улеглись. Я наверху. Но что-то не сработало. Я скатился.
– Извини, – сказал я.
– Ничего, – сказала она. – Ты мне все равно нравишься.
Мы сидели, о чем-то говорили, допивая виски.
Потом она встала и выключила свет. Мне стало очень грустно, я забрался в кровать и лег у нее за спиной. Дженни была теплая и сочная, я чувствовал ее дыхание, ее волосы падали мне на лицо. У меня начал вставать член, и я коснулся им Дженни. Она потянулась и впустила его.
– Ну вот,– сказала она,– вот, вот так…
Это было прекрасно, долго и прекрасно, потом мы кончили, а потом заснули.
Когда я проснулся, она еще спала – я встал и начал собираться. Когда я уже оделся, она повернулась и посмотрела на меня.
– Еще раз перед уходом.
– Хорошо.
Я снова разделся и вошел в нее. Я кончил, и она повернулась ко мне спиной.
– Ты придешь ко мне еще?
– Конечно.
– Ты живешь наверху?
– Да. Номер 309. Я приду к тебе или ты ко мне.
– Лучше ты ко мне приходи.
– Хорошо, – сказал я. Я оделся, открыл дверь, закрыл дверь, поднялся по лестнице, вошел в лифт и нажал кнопку 3.
Однажды ночью, неделю спустя, я пил вино с Марти. Мы трепались о разных пустяках, а потом он сказал:
– Господи, как мне плохо.
– Что, опять?
– Ага. Моя девочка, Дженни. Я рассказывал тебе о ней.
– Да. Та, что в погребе живет. Ты влюблен в нее.
– Ага. Ее выкинули из погреба. Она даже за погреб не могла уплатить.
– И где она?
– Не знаю. Ушла. Я слышал, ее выселили. Никто не знает, что с ней, куда она пошла. Я ходил на кислотное парти, но ее там не было. Мне скверно, Хэнк. Мне очень скверно. Я любил ее. Я схожу с ума.
Я молчал.
– Что мне делать, старик? Я места себе не нахожу…
– Давай выпьем за ее удачу, Хэнк, за ее удачу.
Мы крепко выпили за нее.
– Она была прекрасна, Хэнк, поверь мне, она была прекрасна.
– Я верю тебе, Марти.
Через неделю Марти выселили за неуплату, а я устроился на мясокомбинат – неподалеку было несколько мексиканских баров. Я люблю мексиканские бары. После работы от меня пахло кровью, но никто не обращал внимания. Однажды я ехал на автобусе домой, и тут все начали дергать носами и раздраженно поглядывать в мою сторону. Тогда я снова почувствовал себя подонком. Это помогло.