СОБУТЫЛЬНИК
Я познакомился с Джеффом на складе автомобильных запчастей на Цветочной улице – а может, на улице Фигейроа, я их постоянно путаю. Как бы то ни было, я там работал приемщиком, а Джефф был более-менее на подхвате. Разгружал подержанные запчасти, подметал полы, развешивал рулончики в сортирах и так далее. Я сам на подхвате припахивал по всей стране, поэтому свысока на таких работников никогда не смотрел. Я как раз отходил после дурного заезда с одной бабой, которая меня чуть не прикончила. Ни на каких баб у меня больше не стояло какое-то время, а вместо этого я играл на лошадках, дрочил и кирял. Если честно, в этом счастья всегда было больше, и всякий раз, как я к такому делу приступал, я думал: всё, никаких больше женщин, никогда, будь они все прокляты. Разумеется, одна какая-нибудь всегда потом подваливала – просто с собаками выслеживали, сколь безразличным бы ты к ним ни был. Наверное, только когда все на самом деле по барабану, они тебе это припоминают – чтобы завалить тебя окончательно. Женщины это могут; как бы силен мужик ни был, женщинам это удается. Как бы там ни было, я пребывал в этом спокойном свободном состоянии, когда познакомился с Джеффом, – на безбабье, – и ничего гомосексуального в этом не было. Просто двое парней: жили, как масть выпадет, мир повидали, об женщин обожглись не раз. Помню, сидел я как-то в «Зеленой Лампе»: сижу, пиво себе пью, один за столиком, читаю результаты бегов, а толпа о чем-то разговаривает, как вдруг слышу:
– ...ага, Буковски на малышке Фло хорошо обжегся. Хорошо ты об нее обжегся, а, Буковски?
Я поднял голову. Все ржали. Я даже не улыбнулся. Просто поднял стакан с пивом.
– Ага, – сказал я, выпил и поставил стакан обратно.
Когда я снова поднял голову, на мой столик ставила свое пиво какая-то черная девка.
– Слушай, мужик, – говорила она, – слушай, мужик…
– Здрасьте, – сказал я.
– Слушай, мужик, не давай ты этой малышке Фло себя заваливать, не давай себя подстрелить, мужик. Ты выкарабкаешься.
– Я знаю, что выкарабкаюсь. Я и не собирался лапки задирать.
– Клево. Ты просто сидишь, как в воду опущенный, вот и все. На тебя посмотреть – тоска зеленая.
– Конечно, зеленая. Она ж мне в самое нутро забралась. Но ничего – рассосется. Пива?
– Ага. Но за мой счет.
Тогда мы с нею завалились у меня на всю ночь, но с женщинами на этом я распрощался – месяцев на 14, на 18. Если сам на след не выходишь, то такие каникулы себе иногда можно устроить.
Поэтому каждый вечер после работы я напивался, один, у себя, и оставалось ровно столько, чтобы протянуть субботу на бегах; жизнь была проста, без лишней боли. Смысла, может быть, в ней тоже было немного, но уже в том, чтобы избегать боли, он имелся. Джеффа я сразу признал. Хоть он и был моложе, в нем я увидел свою модель.
– Да у тебя просто дьявольский бодун, парнишка, – сказал я ему как-то утром.
– Иначе и быть не может, – ответил он. – Человек должен забываться.
– Наверное, ты прав, – сказал я, – бодун лучше психушки.
В тот вечер после работы мы завалились в ближайший бар. Джефф оказался похож на меня: едой не заморачивался, о еде вообще никогда не думал. Несмотря на все это, мы с ним были самыми здоровыми мужиками на всей богадельне, но до ручки себя ни разу не доводили. Жрать просто скучно. Бары к тому времени мне тоже остохренели – все эти одинокие идиоты, сидят и надеются: вдруг зайдет какая-нибудь тетка и унесет их с собой в страну чудес. Две самые тошнотные толпы собираются на бегах и в барах – и я в первую очередь имею в виду мужских особей. Неудачники, которые все время проигрывают, не могут постоять за себя и взять себя в руки. И тут я такой, прямо посередке. С Джеффом мне становилось легче. Я в том смысле, что для него все это было внове, еще с перчиком, для него во всем этом еще билась какая-то жизнь, будто мы чем-то значительным заняты, а не просто спускаем жалкую зарплату на кир, игры, меблирашки, не просто теряем работы и находим новые, не просто обжигаемся о баб, не просто из преисподней не вылазим, но еще и плюем на нее. На все на это и плюем.
– Я хочу тебя познакомить с одним моим корешем, Грамерси Эдвардсом, – сказал он.
– Грамерси Эдвардсом?
– Ага, Грам на нарах провел больше, чем на воле.
– Зона?
– И зона, и психушка.
– Здорово. Пускай подваливает.
– Ему надо на вахту позвонить. Если не ужрался до чертиков, подвалит…
Грамерси Эдвардс приперся, наверное, через час. К тому времени я уже чувствовал, что мне многое по плечу, и это было хорошо, ибо Грамерси уже стоял в дверях – жертва исправительных колоний и тюряг. Глаза его, казалось, все время закатывались под лоб, будто он пытался заглянуть себе в мозги и посмотреть, что там пошло не так. Одет он был в лохмотья, а рваный карман штанов топырился от здоровенной бутылки вина. От него воняло, самокрутка болталась на губе. Джефф представил нас друг другу. Грам извлек из кармана бутылку и предложил мне выпить. Я принял предложение. Мы остались в том баре до самого закрытия.
Потом мы отправились пешком к Грамерси в ночлежку. В те дни, пока район не оккупировали киты индустрии, в некоторых старых домах бедным сдавали комнаты, и в одном из таких домов у хозяйки был бульдог, которого она каждую ночь спускала охранять свою драгоценную собственность. Сволочью был редкостной: пугал меня множество пьяных ночей, пока я не выучил, какая сторона улицы его, а какая – моя. Мне досталась та, которая ему была не нужна.
– Ладно, – сказал Джефф, – сегодня мы этого урода достанем. Так, Грам, мое дело – его поймать. Если я его поймаю, ты его распорешь.
– Ты лови, – ответил Грам, – а чика при мне. Только сегодня заточил.
Мы шли дальше. Вскоре раздался этот рык – бульдог скачками мчался к нам. У него хорошо получалось цапать за икры. Чертовски хороший сторожевой пес. Скакал он к нам с большим апломбом. Джефф дождался, пока он чуть нас не нагнал, а потом извернулся куда-то в сторону и прыгнул ему на спину. Бульдога занесло, он быстро обернулся, и Джефф перехватил его снизу на лету. Под передними лапами он сцепил руки в замок и встал. Бульдог лягался и беспомощно щелкал челюстями, брюхо его обнажилось.
– Хехехехе, – начал Грамерси, – хехехехе!
И он воткнул свою чику и вырезал прямоугольник. А потом еще и разделил его на 4 части.
– Господи, – сказал Джефф.
Кровь хлестала повсюду. Джефф выронил бульдога. Бульдог уже не дрыгался. Мы пошли дальше.
– Хехехехехе, – не унимался Грамерси, – сукин сын уже больше никого не потревожит.
– Меня от вас, ребята, тошнит, – сказал я. Пошел к себе в комнату, а бедный бульдог все не шел у меня из головы. На Джеффа я злился еще 2 или 3 дня, потом забыл…
Грамерси я больше никогда не видел, а с Джеффом надираться мы продолжали. Делать, казалось, больше нечего.
Каждое утро на работе нас мутило… наша с ним интимная шутка. Каждую ночь мы напивались снова. Что еще делать бедному человеку? Девчонки обычных работяг не выбирают; девчонки выбирают врачей, ученых, юристов, бизнесменов и так далее. Нам девчонки достаются, когда они с девчонками покончат, а те уже больше не девчонки – на нашу долю приходятся подержанные, деформированные, больные, сумасшедшие. Через некоторое время вместо того, чтобы брать их из вторых, третьих, четвертых рук, просто бросаешь это дело. Или пытаешься бросить. Помогает выпивка. К тому же, Джеффу в барах нравилось, поэтому я ходил с ним. Беда у Джеффа была одна: когда он напивался, его тянуло подраться. К счастью, со мной он не дрался. У него это очень хорошо получалось, махался он здорово и был силен: сильнее, наверное, я никого не встречал. Он не задирался, но, немного попив, казалось, просто съезжал с катушек. Однажды вечером я видел, как он в драке уложил троих парней. Посмотрел на распростертые в переулочке тела, сунул руки в карманы, потом взглянул на меня:
– Ладно, пошли еще выпьем.
Никогда победами не хвалился.
Конечно же, субботние вечера были лучше всего. В воскресенье – выходной, можно бодун заспать. Большую часть времени у нас одно похмелье просто плавно перетекало в другое, но, по крайней мере, в воскресенье утром не нужно было вкалывать за рабскую зарплату в гараже – все равно с этой работы либо сам уйдешь в конце концов, либо вышибут.
В ту субботу мы с ним сидели в «Зеленой Лампе» и тут, наконец, проголодались. Пошли в «Китайца» – довольное чистенье местечко, не без шика. Поднялись по лестнице на второй этаж, сели за столик в глубине. Джефф был пьян и опрокинул настольную лампу. Она разлетелась с большим шумом. На нас заоборачивались. Китайский официант с другого столика одарил нас взглядом, полным исключительного омерзения.
– Не бери в голову, – сказал Джефф, – записывай в счет. Я заплачу за нее.
На Джеффа уставилась какая-то беременная тетка. Казалось, она очень недовольна тем, что он только что сделал. Непонятно. Не похоже, чтобы он совсем уж плохо поступил. Официант обслуживать нас не хотел, или специально заставлял ждать, а беременная тетка все смотрела и смотрела. Будто Джефф совершил отвратительнейшее из преступлений.
– Чё такое, крошка? Хочешь немножко любви? Да я ради тебя черный ход взломаю. Тебе одиноко, милая?
– Я сейчас позову моего мужа. Он внизу, в уборной. Я его позову, я его приведу. Он вам кое-что покажет!
– А что у него есть? – спросил Джефф. – Коллекция марок? Или бабочки под стеклом?
– Я его приведу! Сейчас же! – сказала она.
– Дамочка, – вмешался я, – не делайте этого, прошу вас. Вам ваш муж еще понадобится. Не надо так делать, дамочка.
– Сделаю, – ответила она. – Я это сделаю!
Она подскочила и понеслась к лестнице. Джефф ринулся за нею, поймал, развернул к себе и сказал:
– Вот, попутного тебе ветра!
И стукнул ее в подбородок. И она покатилась, подскакивая, вниз по лестнице. Мне стало тошно. Так же херово, как и той ночью, с бульдогом.
– Боже всемогущий, Джефф! Ты скинул беременную женщину с лестницы! Это ссыкливо и глупо! Ты, наверное, убил 2 человек. В тебе столько злобы, что ты пытаешься доказать?
– Заткнись, – ответил Джефф, – а не то сам получишь!
Джефф набухался до безумия: стоял на верхней площадке и покачивался. Внизу собрались вокруг женщины. Она казалась еще живой, ничего не сломано, а насчет ребенка я не знал. Только надеялся, что с ним тоже все в порядке. Тут из уборной вышел муж и увидел свою жену. Ему объяснили, что произошло, и показали на Джеффа. Джефф повернулся и направился обратно к столику. Муж ракетой взлетел по лестнице. Здоровый парень такой, такой же большой, как Джефф, и такой же молодой. Джеффом я был не очень доволен, поэтому не стал его предупреждать. Муж прыгнул Джеффу на спину, намертво сдавил ему шею. Джефф поперхнулся, все его лицо побагровело, но несмотря на все это он ухмылялся, оскал его все равно проступал. Любил он подраться. Одну руку он положил парню на голову, другой дотянулся и поднял его тело параллельно полу. Муж по-прежнему сдавливал Джеффу шею, а тот тем временем нес его к лестнице; потом встал на верхней ступеньке и просто скинул парня с шеи, поднял его в воздух и швырнул в пустоту. Когда муж дамочки перестал катиться, он был очень неподвижен. Я уже начал подумывать, а не убраться ли мне отсюда.
Внизу кучковались какие-то китайцы. Повара, официанты, владельцы. Казалось, они бегают кругами и переговариваются. Потом побежали вверх по лестнице. У меня в пальто заначилось полпинты скотча, и я сел за столик посмотреть веселуху. Джефф встретил их на верхней ступеньке и посбивал всех обратно вниз. А их все прибывало и прибывало. Откуда все эти китайцы понабежали, прямо не знаю. Только численным перевесом своим потеснили они Джеффа от лестницы, и вот он уже топотал по центру зала, вырубая одного за другим. Я бы, вообще-то, помог ему, да только эта несчастная собака и эта несчастная беременная женщина никак не шли у меня из головы, поэтому я просто сидел, прихлебывал из полупинты и смотрел.
Наконец, парочка китайцев навалилась на Джеффа со спины, еще один перехватил одну руку, двое – другую, кому-то досталась нога, кому-то – шея. Он напоминал паука, которого затаскивают в муравейник. Потом упал, и они пытались удержать его на полу, чтоб не дергался. Как я уже говорил, сильнее его я мало кого видел. На полу-то они его удерживали, да только он дергался. То и дело кто-нибудь из китайцев вылетал из этой кучи-малы, точно катапультированный невидимой силой. А потом он и сам вскакивал. Сдаваться Джефф просто не хотел. Поймать-то они его поймали, только сделать ничего не могли. Он не прекращал бороться, а китайцев это ставило в тупик, и они казались очень недовольными, что он не сдавался.
Я отхлебнул еще, сунул бутылку в карман, встал. Подошел к ним.
– Если вы его придержите, – сказал я, – я его вырублю. Он меня за это убьет, но это единственный выход.
Я пробрался внутрь и сел ему на грудь.
– Да придержите вы его! Держите ему голову! Я не могу по нему попасть, когда он так дергается! Да держите же его, черт побери! Черт возьми, вас же тут дюжина, не меньше! Вы что – одного мужика придержать не можете? Держите его, черт бы вас побрал, держите!
У них это не получалось. Джефф качался и катался. Сила его, казалось, не убывала. Я сдался, снова сел за столик и выпил еще. Суета продолжалась, наверное, еще минут 5.
Затем неожиданно Джефф совершенно затих. Перестал двигаться. Китайцы держали его и наблюдали. Я услышал всхлипы. Джефф плакал! Слезы омывали ему все лицо. Все его лицо сияло, словно озеро. Потом он выкрикнул так, что сердце разрывалось, – всего одно слово:
– М А М А !
И тут я услышал сирены. Я поднялся, прошел мимо них и спустился по лестнице. На середине встретил полицейских:
– Он наверху, офицеры! Скорее!
Я медленно вышел через парадную дверь. Прошел переулок. Дойдя до него, свернул и бросился бежать. Выскочил на другую улицу и тут услышал сирены скорой помощи. Я добрался до своей комнаты, задернул все шторы и выключил свет. Бутылку докончил в постели.
В понедельник Джефф на работе не появился. Во вторник Джефф на работе не появился. Среда. Короче, я никогда его больше не видел. А тюрьмы не обзванивал.
Совсем немного времени спустя меня уволили за прогулы, и я переехал в западную часть города, где нашел себе место на складе в «Сиэрз-Рёбаке». У складских рабочих «Сиэрз-Рёбака» никогда не бывало бодунов, они были очень ручными, худенькими. Казалось, их ничего не волнует. Обедал я в одиночестве и с остальными почти не разговаривал.
Наверное, Джефф все-таки был не очень хорошим человеком. Он сделал много ошибок, грубых ошибок, но с ним было интересно – достаточно интересно. Сейчас, наверное, он досиживает, или же кто-нибудь его уже убил. У меня никогда больше не будет такого собутыльника. Все спят, все – в своем уме, всё – как полагается. А время от времени нужны такие настоящие мерзавцы, как он. Но тут уж как в песне поется: Куда же все ушли?