25 БИЧЕЙ В ОБНОСКАХ

  Знаете, как бывает с игроками на бегах. натыкаешься на жилу и думаешь, что это всё. у меня была своя фатера на задворках, даже свой садик со всякими тюльпанами, которые росли – прекрасно и поразительно. у меня была зеленая рука. это значит, что зеленые бабки у меня тоже водились. какую систему я разработал, сейчас уже не помню, но она работала, а я нет – в общем, достаточно приятное существование. и еще у меня была Кэти. при всех делах. старик-сосед, бывало, аж слюнями захлебывался, как ее видел. постоянно в дверь ломился:
  – Кэти! ууууу, Кэти! Кэти!
  я открывал в одних трусах.
  – уууу, я думал….
  – тебе чего, чучело?
  – я думал, Кэти…
  – Кэти какает. что передать?
  – я тут… купил косточек для вашего песика.
  у него в руках был большой пакет обглоданных куриных костей.
  – кормить собаку куриными костями – все равно что бритвы толочь ребенку в кашку. ты что, мою собаку убить хочешь, хуй мутный?
  – ох, нет!
  – тогда засунь эти кости и вали отсюда.
  – не понял?
  – засунь этот пакет куриных костей себе в жопу и пошел отсюда к чертовой матери!
  – я просто подумал, что Кэти…
  – я же тебе сказал, что Кэти СРЁТ!
  и я захлопывал дверь у него перед носом.
  – что ты так напустился на старого пердуна, Хэнк, он говорит, что я похожа на его дочку, когда та была моложе.
  – нормально, значит он и с дочерью. пусть лучше со швейцарским сыром ебется. не хочу я его видеть у себя на пороге.
  – я полагаю, ты думаешь, что я его впускаю, когда ты на бега уезжаешь?
  – я таким вопросом даже не задавался.
  – а каким ты вопросом задавался?
  – кто из вас скачет наверху.
  – ах ты сукин сын, можешь хоть сейчас же убираться!
  я надевал рубашку и штаны, потом носки и ботинки.
  – я и на 4 квартала не успею отойти, как ты сожмешь его в объятьях?
  она швырнула в меня книгой. я не смотрел, и краем мне заехало прямо над правым глазом. разбило бровь, и кровь закапала мне на руку, когда я завязывал правый ботинок.
  – прости, Хэнк.
  – и БЛИЗКО не подходи ко мне!
  я вышел, сел в машину, задним ходом вырулил из проезда на 35 милях в час, захватив с собой сначала кусок забора, а потом немного штукатурки с переднего дома левым задним бампером. кровь попала уже и на рубашку, поэтому я вытащил платок и приложил его к глазу. плохая будет суббота на скачках. я был свиреп.
  я делал ставки, как будто к ипподрому уже подлетала атомная бомба. мне хотелось сделать десять штук. я ставил на рисковых лошадей. билетик я не обналичил. потерял пятьсот баксов. все, что захватил с собой. в бумажнике остался доллар. медленно я въехал во двор. и вечер ужасный будет. заглушил мотор и вошел через заднюю дверь.
  – Хэнк…
  – чего?
  – ты выглядишь, как смерть козиная. что случилось?
  – облажался. просрал всю пачку. 500.
  – господи. прости, – сказала она. – это я виновата. – она подошла ко мне, обхватила меня руками. – черт же побери, прости меня, папуля. это я виновата, я знаю.
  – ладно тебе. не ты ж ставила.
  – ты еще злишься?
  – нет, нет, я ведь знаю, что ты не ебешься с этим древним индюком.
  – тебе сделать что-нибудь поесть?
  – нет, не надо, купи нам только пузырь виски и газету.
  я встал и сходил к тайнику с деньгами. мы обнищали до 180 долларов. ничего, бывало и хуже, множество раз, но сейчас меня не покидало чувство, что я снова на пути к фабрикам и складам – если только удастся туда устроиться. я вышел с десяткой. собаке я по-прежнему нравлюсь. я потрепал его за уши. ему все равно, сколько у меня денег, – много или мало. просто ас, а не пес. во как. я вышел из спальни. Кэти мазалась перед зеркалом помадой. я ущипнул ее за задницу и поцеловал за ухом.
  – купи мне еще пива и сигар. мне нужно забыться.
  она ушла, а я слушал, как по дорожке щелкают ее каблучки. хорошая баба, лучше не найти, а нашел я ее в баре. я откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. бичара. я – бичара. вечное отвращение к работе, вечно пытаюсь жить на удачу. когда Кэти вернулась, я велел ей налить большую. она знала. она даже содрала целлофан с моей сигары и зажгла ее. смешно она выглядела – и красиво. займемся любовью. займемся любовью во всей этой грусти. мне просто ужасно не хотелось, чтобы все это ушло: машина, дом, собака, женщина. жить было нежно и легко.
  наверное, я был не в себе, поскольку развернул газету и стал просматривать объявления ТРЕБУЕТСЯ.
  – эй, Кэти, вот кое-что. требуются мужчины, по воскресеньям. расчет в тот же день.
  – ох, Хэнк, да отдохни ты хоть завтра. отыграешься во вторник. все тогда получшеет.
  – блин, детка, да тут каждый доллар на счету! по воскресеньям они не бегают. Калиенте – да, но там ничего не сделаешь, они в Калиенте дерут 25 процентов, плюс расстояние. сегодня можно оттянуться и напиться, а завтра за это говно возьмусь. эти лишние баксы могут пригодиться.
  Кэти смешно на меня посмотрела. она никогда не слыхала, чтобы я так разговаривал. я постоянно вел себя так, будто деньги всегда появятся. потеря этих 500-т меня потрясла. она налила мне еще один большой. я сразу его выпил. шок, шок, господи, господи, фабрики. растраченные впустую дни, дни без смысла, дни начальства и идиотов, медленной и грубой тупорыловки.
  мы пили до двух, совсем как в баре, потом легли, потрахались, поспали. я поставил будильник на четыре, встал и уже доехал до трущоб в центре к 4.30. я стоял на углу примерно с 25 бичами в обносках. они сворачивали цигарки и прикладывались к вину.
  что ж, все из-за денег, подумал я. я еще вернусь… настанет день, и я отдохну в Париже или Риме. насрать на этих парней. мне здесь не место.
  потом мне что-то сказало: а ведь они ВСЕ так думают. мне здесь не место. каждый из НИХ так же думает о СЕБЕ. и они правы. и что?
  примерно в 5.10 подкатил грузовик и мы забрались в него.
  господи, дрых бы сейчас, завалившись за прекрасную кэтину задницу. но всё деньги, деньги.
  мужики рассказывали, как только что спрыгнули с товарняка. бедняги, от них смердело. но жалкими не казались. жалким тут казался один я.
  вот примерно сейчас я бы встал, поссал бы. выпил бы пива на кухне, посмотрел бы, не рассвело ли еще, заметил бы, как светлеет на улице, выглянул бы проверить тюльпаны. вернулся бы к Кэти.
  парень рядом сказал:
  – эй, приятель!
  – ну? – ответил я.
  – я француз, – сказал он.
  я ничего не сказал.
  – тебе отсосать не надо?
  – нет, – ответил я.
  – я видел, как один мужик у другого отсасывал прямо в переулке сегодня утром. у этого елда такая ДЛИННАЯ, ТОНКАЯ и белая, а другой все сосет, и молофья уже изо рта капает. я смотрел, смотрел, да как самому захочется, боже! дай мне у тебя пососать, приятель?
  – нет, – ответил я ему. – мне что-то сейчас не хочется.
  – ну, если мне нельзя, может, ты мне отсосешь?
  – пошел отсюда к черту! – сказал я ему.
  француз передвинулся в глубину кузова. не успели мы и мили проехать, как голова его уже подскакивала. он делал это прямо у всех на глазах какому-то старикану, похожему на индейца.
  – ДАВАЙ, МАЛЫШ, ЦЕЛИКОМ ЗАГЛАТЫВАЙ!!! – заорал кто-то.
  некоторые бродяги заржали, но большинство просто молчало, пило вино, крутило самокрутки. старый индеец вел себя так, будто этого вообще не происходит. к тому времени, как мы доехали до Вермонта, француз заглотил все без остатка, и мы вылезли из машины – француз, индеец, я и другие бичи. каждому выдали по квиточку, и мы зашли в кафе. по квиточку выдавали каждому пончик и кофе. официантка задирала нос. от нас воняло. грязные хуесосы.
  потом кто-то, наконец, завопил:
  – все выходим!
  я выгребся вслед за ними, и мы зашли в такую большую комнату и расселись по стульчикам, как в школе или, скорее, как в колледже, скажем, на уроках музыкального воспитания. вместо правого подлокотника – здоровенная плашка, чтоб можно разложить тетрадку и писать. как бы там ни было, просидели мы так еще 45 минут. потом какой-то сопляк с банкой пива в руке сказал:
  – ладно, разбирайте свои МЕШКИ!
  и все бичи повскакивали МОМЕНТАЛЬНО с мест и РВАНУЛИ в какую-то подсобку. какого дьявола? подумал я. не торопясь, подошел и заглянул туда. все бичи толкались и дрались за лучший мешок для разноски газет. смертельная бессмысленная схватка. когда из подсобки вышел последний человек, я зашел и поднял с пола первый попавшийся мешок. он был очень грязен, с кучей прорех и дыр. когда я вышел в другую комнату, все бичи уже нацепили мешки себе на спины, надели на себя. я нашел место и просто сел, держа его на коленях. где-то по ходу дела, мне кажется, записали наши имена; наверное, еще до кофе с пончиком пришлось назваться. поэтому теперь мы сидели, а нас вызывали группами по 5, 6 или 7. заняло это, наверное, еще час. как бы то ни было, когда я залез в кузов меньшего грузовичка с несколькими остальными, солнце поднялось уже довольно высоко. каждому выдали по маленькой схеме улиц, куда мы должны были доставить газеты. я открыл свою. улицы-то я узнал сразу: ГОСПОДИ ТЫ БОЖЕ ВСЕМОГУЩИЙ, ИЗ ВСЕГО ЛОС-АНЖЕЛЕСА МНЕ ДОСТАЛСЯ МОЙ СОБСТВЕННЫЙ РАЙОН!
  у меня там была репутация пьяни, игрока, жулика, праздного человека, ебаря-перехватчика. как же я ПОЯВЛЮСЬ там с этим мерзким грязным мешком за спиной? да еще и начну доставлять газеты, полные рекламных объявлений?
  меня высадили на моем углу. очень знакомый пейзаж, в самом деле. вот цветочная лавка, вот бар, вот заправочная станция, всё… за углом – мой маленький домишко, и Кэти спит в своей теплой постельке. даже собака спит. что ж, воскресное утро, подумал я. никто меня не увидит. спят допоздна. пробегу по этому проклятому маршруту. и я побежал.
  я промчался по двум улицам очень быстро, и никто не заметил великого человека, породистого обладателя мягких белых пальцев и огромных душевных очей. наверняка мне сойдет это с рук.
  потом – на третью улицу. все шло хорошо, пока я не услышал голосок маленькой девочки. она стояла у себя во дворике. годика 4.
  – эй, мистер?
  – э-э, да? девочка? что такое?
  – а где ваш песик?
  – о, хаха, он еще спит.
  – а-а…
  я всегда выгуливал собаку по этой улице. там есть незастроенный участок, на котором он постоянно срет. это-то все и решило. я закинул оставшиеся газеты на заднее сиденье брошенной автомашины возле шоссе. машина сидела так много месяцев, колес уже не осталось. я не знал, что это означает. газеты упали на пол. потом я свернул за угол и зашел в свой дом. Кэти еще спала. я разбудил ее.
  – Кэти! Кэти!
  – о, Хэнк… все в порядке?
  пес выбежал, и я его погладил.
  – ты знаешь, что СДЕЛАЛИ эти сукины дети?
  – что?
  – дали мне мой собственный район, чтоб я в нем газеты разносил!
  – о. что ж, это не очень красиво, но не думаю, чтобы народ тут был против.
  – ты что – не понимаешь? да я же себе тут РЕПУТАЦИЮ построил! я – жулик! я не могу позволить, чтобы меня тут видели с мешком говна за спиной!
  – ох, я не думаю, чтоб у тебя такая уж РЕПУТАЦИЯ тут была! это ты просто себе вообразил.
  – слушай, ты меня тут что – говном кормить собираешься? ты-то задницу в теплой постельке парила, пока я тусовался с толпой хуесосов!
  – не сердись. мне надо пописять. подожди минутку.
  я ждал снаружи, пока она сонно, по-женски мочилась. господи, как же они МЕДЛЕННО! пизда – очень несовершенная мочеиспускательная машина. член ее побивает только так.
  Кэти вышла.
  – пожалуйста, не беспокойся, Хэнк. я надену свое старое платье и помогу тебе разнести газеты. закончим быстро. люди допоздна спят по воскресеньям.
  – но меня уже УВИДЕЛИ!
  – тебя уже увидели? кто тебя видел?
  – эта маленькая девочка из коричневого дома с сорняками на улице Вестморлэнд.
  – ты имеешь в виду Майру?
  – не знаю я, как ее зовут!
  – ей всего 3 годика.
  – не знаю я, сколько ей лет! она спросила про песика!
  – что там еще с песиком?
  – она спросила, ГДЕ он!
  – пошли. я помогу тебе избавиться от этих газет.
  Кэти уже влазила в старое драное платье.
  – я уже от них избавился. все кончено. я вывалил их в ту брошенную машину.
  – а тебя не поймают?
  – ЕБАТЬ ИХ В РОТ! какая разница?
  я зашел на кухню и взял себе пиво. а когда вернулся, Кэти снова лежала в постели. я сел в кресло.
  – Кэти?
  – у?
  – ты просто не представляешь себе, с кем ты живешь! во мне – порода, настоящая порода! мне 34 года, но я ни разу не работал больше 6-7 месяцев кряду с тех пор, как мне исполнилось 18. и никаких денег. посмотри на мои руки! да у меня руки как у пианиста!
  – порода? ПОСЛУШАЛ бы ты себя, когда ты пьяный! ты ужасен, ужасен!
  – ты опять какое-то говно завариваешь, Кэти? да я тебя в мехах держу и стопроцентной пробе с тех самых пор, как откопал в этой рюмочной на Альварадо-стрит.
  Кэти не ответила.
  – фактически, – сообщил я ей, – я – гений, только никто этого, кроме меня, не знает.
  – готова в это поверить, – ответила она, снова зарылась в подушку и уснула.
  я допил пиво, открыл еще одно, затем прошел три квартала и сел на ступеньки закрытого гастронома, где, по утверждению карты, меня должны были подобрать. я просидел там с 10 утра до половины третьего. было скучно, сухо, глупо, мучительно и бессмысленно. в 2.30 приехал этот вонючий грузовик.
  – эй. приятель?
  – умм?
  – ты уже закончил?
  – умм.
  – быстрый ты!
  – ага.
  – я хочу, чтобы ты помог тут одному парню закочить маршрут.
  ох, блядь.
  я залез в кабину, а потом он меня высадил. вот этот самый парень. он ПОЛЗАЛ. он кидал каждую газету с великим тщанием на каждое крыльцо. каждое крыльцо удостаивалось его собого внимания. и он, казалось, получал от своей работы удовольствие. оставался один квартал. я закончил эту бодягу за 5 минут. потом мы сидели и ждали грузовика. целый час.
  нас отвезли обратно в контору, и мы снова расселись по школьным стульчикам. затем вошли два сопляка с банками пива в руках. один выкликал имена, другой вручал каждому деньги.
  на доске за спинами у сопляков мелом было накарябано:

  «ЛЮБОЙ, КТО ПРОРАБОТАЕТ НА НАС 30 ДНЕЙ ПОДРЯД
  НЕ ПРОПУСТИВ НИ ДНЯ
  ПОЛУЧИТ
  БЕСПЛАТНО
  КОМИССИОННЫЙ КОСТЮМ.»

  я наблюдал, как каждому вручают его деньги. это не может быть правдой. ПОХОЖЕ БЫЛО, что каждому отсчитывают по три однодолларовых банкноты. в то время по закону минимальным уровнем зарплаты был доллар в час. я уже стоял на том углу в 4.30 утра, сейчас на часах 4.30 пополудни. по мне, так это 12 часов.
  мое имя назвали одним из последних. наверное, 3-им с конца. ни одна бичевская рожа не подняла шума. брали свои 3 бакса и шли прочь.
  – Буковски! – завопил сопляк.
  я подошел. другой сопляк отслюнил 3 очень чистеньких и хрустящих Вашингтона.
  – слушайте, – сказал я. – вы что, парни, понятия не имеете, что существует закон о минимальной заработной плате? доллар в час.
  сопляк поднес ко рту пиво.
  – мы высчитываем за транспорт, завтрак и так далее. мы платим только за среднее рабочее время, которое по нашим расчетам составляет примерно 3 часа.
  – я потратил на вас 12 часов своей жизни. а теперь мне еще придется ехать автобусом до центра, чтобы забрать свою машину и вернуться домой.
  – вам еще повезло, что у вас есть машина.
  – а тебе повезло, что я не воткнул еще эту банку тебе в задницу!
  – не я же политику компании устанавливаю, так что нечего на меня баллон катить.
  – я на вас напишу жалобу в Комиссию по Труду штата!
  – Робинсон! – заверещал второй сопляк.
  предпоследний бичара поднялся со стульчика за своими 3 баксами, а я вышел наружу, на бульвар Биверли, ждать автобуса. к тому времени, как я вернулся домой и взял в руку стакан, стукнуло уже часов 6 или около того. я был так зол, что трахнул Кэти 3 раза. разбил окно. порезал ногу об осколки. пел песни из Гилберта и Салливэна(19), которые когда-то выучил у ненормального учителя английского, который начинал свои уроки в 7 часов утра. Городской Колледж Лос-Анжелеса. его фамилия была Ричардсон, и, может, он и не был ненормальным. но Гилберту и Салливэну он меня научил, а еще поставил мне двойку с минусом по английскому за то, что я появлялся у него на уроках не раньше 7.30 с бодуна – КОГДА я вообще появлялся. но я не об этом. мы с Кэти немного повеселились в ту ночь, и несмотря на то, что я раскокал несколько вещей, мерзким и глупым, как обычно, я не был.
  а в тот же вторник в Голливудском Парке я выиграл на скачках 140 долларов и снова стал своим обычным я: довольно легкомысленным возлюбленным, жуликом, игроком, исправившимся сутенером и тюльпановодом. я не спеша подъехал к дому, наслаждаясь остатками закатного солнца. затем продефилировал через заднюю дверь. у Кэти в духовке стоял какой-то мясной рулет, много лука, еще какой-то срани, специй – как раз, в общем, как мне нравится. она склонилась перед плитой, и я цапнул ее за зад.
  – ууууу…
  – слушай, кроха…
  – да-а?
  она выпрямилась – с поварешки у нее в руке капало. я сунул десятку в вырез ее платья.
  – я хочу, чтобы ты купила мне квинту виски.
  – конечно, конечно.
  – и немного пива и сигар. я послежу за едой.
  она сняла фартук и удалилась на секунду в ванную. я слышал, как она мычит какой-то мотивчик. еще через секунду я сидел в своем кресле и слушал, как цокают ее каблучки по дорожке. рядом валялся теннисный мячик. я взял его и кинул об пол так, чтобы он отскочил в стену и срикошетил повыше. песик мой, 5 футов в длину и 3 футов в высоту, 1/2 волк, подпрыгнул в воздух, клацнули зубы, и мячик попался – под самым потолком. на мгновение пес, казалось, там завис. какая превосходная собака, какая превосходная жизнь. когда он грюкнулся на пол, я встал проверить рулет. с рулетом все было в порядке. со всем остальным – тоже.