ПРИНЕСИ МНЕ ЛЮБОВЬ

  Гарри спустился по ступенькам и вошел в сад. Там гуляли больные. Ему сказали, что там же и его жена, Глория. Он увидел ее одну, за столом. Обойдя ее, он подошел незаметно, сбоку. Обогнул стол и сел напротив. Глория сидела очень прямо и была очень бледна. Она смотрела на него и не узнавала. Наконец узнала.

  – Ты кондуктор? – спросила она.

  – Какой кондуктор?

  – Правдоподобный кондуктор?

  – Нет.

  Она была бледна, глаза ее были бледные. Бледно-голубые.

  – Как ты себя чувствуешь, Глория?

  Железный стол, выкрашенный белым. Он простоит века. Посередине – маленькая ваза с цветами, увядшие мертвые бутоны свисают с печально поникших стеблей.

  – Ты блядун, Гарри. Ты блядей трахаешь.

  – Это неправда, Глория.

  – Они отсасывают тебе? А, член-то тебе сосут?

  – Я хотел приехать с твоей мамой, Глория, но у нее грипп.

  – Вечно с этой старой крысой что-нибудь не так… Ты кондуктор?

  Другие пациенты сидели за столиками, стояли под деревьями или лежали на полянке. Они молчали и не шевелились.

  – Как тут кормят, Глория? Ты познакомилась с кем-нибудь?

  – Отвратительно. Нет. Блядун.

  – Хочешь что-нибудь почитать? Что тебе привезти?

  Глория не ответила. Она подняла левую руку, посмотрела на нее, сжала кулак и сильно ударила себя прямо по носу. Гарри вскочил и схватил ее за руки. – Глория, я умоляю!

  Она заплакала:

  – Почему ты не принес мне шоколад?

  – Глория, ты говорила, что терпеть не можешь шоколад.

  Слезы текли из нее ручьями.

  – Я могу терпеть шоколад! Я люблю шоколад!

  – Пожалуйста, не плачь, Глория… Я принесу тебе шоколад, и все, что ты хочешь… Послушай, я снял номер в мотеле в двух кварталах отсюда, просто чтобы быть рядом с тобой.

  Ее бледные глаза широко раскрылись.

  – Комната в мотеле? Да ты там с блядью какой-нибудь! Вы с ней смотрите порно, а на потолке – огромное зеркало.

  – Два дня я буду рядом с тобой, Глория, – ласково сказал Гарри. – Я принесу, все что ты захочешь.

  – Ну так принеси мне любовь, – закричала она. – Какого же черта ты не принесешь мне любовь?

  Больные обернулись.

  – Глория, поверь мне, никто так не любит тебя, как я.

  – Ты хочешь принести мне шоколад? Ну так намажь им свою задницу!

  Гарри достал из бумажника карточку. Карточка отеля.

  – Вот, возьми, пока не забыл. Тут разрешают звонить? Позвони мне, если тебе чего-нибудь захочется.

  Глория промолчала. Она взяла карту и свернула ее в несколько раз. Потом наклонилась, сняла туфлю, положила в нее карту и надела обратно.

  Гарри увидел, что к ним приближается доктор Дженсен. Доктор Дженсен улыбался и бормотал: «Так, так, так…»

  – Здравствуйте, доктор Дженсен, – тихо проговорила Глория.

  – Можно мне присесть? – спросил доктор.

  – Да, конечно, – сказала Глория.

  Доктор был массивен. Полон тяжести, ответственности и авторитета. Его брови казалась густыми и тяжелыми. Они и были густыми и тяжелыми. Будто хотели соскользнуть в мокрый круглый рот и там изчезнуть, но положение не позволяло.

  Доктор посмотрел на Глорию. Доктор посмотрел на Гарри. «Так, так, так,– сказал он. – Я доволен, – наши дела идут очень хорошо…»

  – Да, да, доктор Дженсен, я только что рассказывала Гарри, что у меня появилась уверенность в себе, и что мне очень помогли ваши советы и занятия в группе. Почти прошла моя необоснованная злоба, беспричинная меланхолия и пагубная жалость к себе самой.

  Глория сидела, сложив руки на коленях и улыбалась.

  Доктор улыбнулся Гарри:

  – Глория удивительно быстро поправляется.

  – Да,– сказал Гарри. – Я заметил.

  – Я думаю, что еще совсем немного, и Глория сможет вернуться домой, Гарри.

  – Доктор, – спросила Глория. – Можно сигарету?

  – Да, конечно,– сказал доктор, вытащил пачку каких-то экзотических сигарет и протянул Глории. Глория взяла сигарету – доктор достал позолоченную зажигалку и извлек из нее пламя. Глория затянулась, выпустила дым…

  – У вас красивые руки, доктор Дженсен, – сказала она.

  – Ну, спасибо, дорогая моя.

  – И доброта, что спасает, доброта, что исцеляет…

  – Стараемся как можем, в наши-то годы… – кротко сказал доктор Дженсен. – А теперь, если не возражаете, я поговорю с другими пациентами.

  Он резво поднялся со стула и направился к столу, где еще одна женщина навещала еще одного мужчину.

  Глория уставилась на Гарри:

  – Жирный мудак! Жрет дерьмо медсестер на завтрак…

  – Глория, было очень приятно повидать тебя, но я утомился в дороге и хочу отдохнуть. По-моему, доктор прав. Я заметил некоторое улучшение.

  Она захохотала, но смех ее был вовсе не безмятежный, а какой-то наигранный. Будто выученная роль.

  – Никакого улучшения нет, наоборот, произошло ухудшение…

  – Это не так, Глория.

  – Я тут пациент, а не ты, Рыбья Башка. Я лучше всех ставлю диагноз.

  – Что значит «Рыбья Башка»?

  -Тебе никто не говорил, что твоя башка похожа на рыбью?

  – Нет.

  – Когда будешь бриться, посмотри повнимательнее. И смотри не отрежь себе жабры.

  – Ну, все, я ухожу… но завтра я опять приду к тебе.

  – В следующий раз приведи кондуктора.

  – Может тебе все-таки принести чего-нибудь?

  – Ты идешь в свой номер, чтобы трахнуть там какую-нибудь блядь!

  – Может быть, тебе принести номер «Нью-Йорк»? Ты же любишь «Нью-Йорк»…

  – Затолкай «Нью-Йорк» себе в задницу, Рыбья Башка . И «Тайм» вместе с ним!

  Гарри потянулся к ней и сжал руку, которой она била себя по носу:

  – Контролируй себя, постарайся. Ты скоро поправишься…

  Глория будто и не слышала его. Гарри медленно встал, повернулся и направился к ступенькам. Поднявшись по лестнице, он повернулся и слегка помахал Глории. Она даже не пошевелилась.

  Они лежали в темноте, все шло хорошо, и вдруг зазвонил телефон. Гарри продолжал, но телефон тоже продолжал. Это очень мешало. Вскоре у него обмяк член.

  – Дерьмо, – сказал он и поднялся. Потом включил свет и схватил трубку.

  – Алло?

  Это была Глория. –Ты там блядь какую-то трахаешь!

  – Глория, почему тебе разрешают звонить так поздно? Они тебе, что, снотворного не могли дать?

  – Что это ты так долго не подходил?

  – Ты когда-нибудь сидела на горшке? Вот я как раз сидел на горшке, а тут ты вдруг…

  – Да уж… распрощаешься со мной, тогда и закончишь?

  – Глория, вот до чего тебя, черт побери, острая паранойя довела..

  – Моя паранойя всегда была глашатаем истины, Рыбья Башка…

  – Слушай, ты вообще ничего не соображаешь. Поспи хоть немного. Завтра я к тебе приеду.

  – Ладно, Рыбья Башка, иди к своей БЛЯДИ!

  Глория повесила трубку.

  Нэн в пижаме сидела на краю кровати, на ночном столике – вода и бутылка виски. Она закурила сигарету и положила ногу на ногу.

  – Ну, – спросила она, – как твоя женушка?

  Гарри сделал глоток и сел рядом.

  – Прости, Нэн…

  – Простить кого и за что? Ее, себя или кого?

  Гарри проглотил виски.

  – Давай, черт побери, не будем мыльную оперу из этого делать…

  – Правда? А что ты хочешь из этого делать? Так, на сене покувыркаться? Может быть, попробуешь кончить? Или ты хочешь пойти в ванную и освежиться?

  Гарри посмотрел на Нэн.

  – Черт побери, хватит умничать. Ты прекрасно знала, что тебя ждет. Ты сама захотела пойти ко мне!

  – Потому что знала, что если не пойду, ты приведешь какую-нибудь блядь!

  – Дерьмо! – сказал Гарри. – Опять это слово.

  – Какое слово? Какое слово? – Нэн опрокинула стакан и бросила его об стену.

  Гарри подошел, взял стакан, наполнил его, протянул Нэн, потом налил себе.

  Нэн посмотрела в стакан, сделала глоток и поставила стакан на столик.

  – Я позвоню ей и все расскажу!

  – Расскажешь, черт побери! Она больная!

  – Это ты, сукин сын, больной!

  Снова зазвонил телефон. Он стоял на полу посередине комнаты – там, где его оставил Гарри. Оба вскочили с кровати и бросились к телефону. Они достигли его во время второго звонка и схватили трубку за разные концы. Они катались по ковру, тяжело дыша, и чудовищное сплетение туловищ, рук и ног отражалось в огромном, во весь потолок, зеркале.