ПИВО, ПОЭТЫ И ТРЕП
Крутая была ночка. Вилли прошлой ночью спал в лесу за Бейкерсфилдом. были Голландец с корешем, пиво – за мной.
я делал бутерброды. Голландец все говорил о литературе, о поэзии; я пытался его отписать, но он лежал тут и все.
у него книжная лавка в районе Пасадены или Глендейла или еще где. заговорили о беспорядках. меня спросили, что я
думаю про беспорядки, а я сказал, что жду, пока мысли сами ко мне придут. приятно было уметь ждать. Вилли взял
одну из моих сигар, снял бумажку, поджег.
кто-то сказал, «как это ты колонку ведешь? ты над Липтоном смеялся, что он колонку ведет, а теперь сам туда же.»
«Липтон пишет этакие левацкие Уолтеро-Винчелловские штуки. Я создаю Искусство. Есть разница.»
«эй, чувак, зеленый лук еще есть?» спросил Вилли.
я пошел на кухню за луком и пивом. Вилли был как из книжки – из ненаписанной книжки. он весь состоял из массы
волос, головы и бороды. джинсы в заплатках. неделю жил во Фриско. через 2 недели в Альбукерке. потом еще где-то.
он всюду возил с собой эту пачку стихов, которые отобрал для своего журнала. вышел этот безумный журнал или нет,
оставалось загадкой. Вилли-Провод, худой, прыгучий, бессмертный. писал он очень хорошо. даже когда наезжал на
кого-то, это был как бы наезд без ненависти. просто излагал суждение, потом оно было твоим. изящная небрежность.
я открыл еще пива. Голландец все гнал про литературу. он только что напечатал «Египетское Автомобильное Зажигание
18-ой Династии» Д.Р.Вагнера. здорово сделано. юный приятель Голландца просто слушал – он был из новой породы:
тихий, но очень врубной.
Вилли трудился над луком. «я с Нилом Кэссиди говорил. он совсем крышей поехал.»
«да, нарывается. глупо. строит искусственный миф. попал в книжку к Керуаку и совсем сбрендил.»
«чувак», сказал я, «ничто не заменит грязных литературных сплетен, правда?»
«ага», сказал Голландец, «обсудим цех. все так делают.»
«слышь, Буковски, думаешь, сейчас вообще пишут стихи? хоть кто-нибудь? Лоуэлл концы отдал, знаешь ли.»
«почти все великие недавно умерли – Фрост, каммингс, Джефферс, У.К.Уильямс, Т.С.Элиот, остальные. пару ночей
назад – Сэндберг. за короткое время они все будто умерли вместе, добавь Вьетнам и беспорядки, и вышла очень
странная, быстрая, саднящая и новая эра. взгляни на эти юбки, только жопу и прикрывают. мы быстро движемся, и
мне это нравится, это не плохо. но Истэблишмент беспокоится о своей культуре. культура – стабилизатор. что может
быть лучше музея, оперы Верди или твердолобого поэта, для сдерживания прогресса. Лоуэлла протолкнули в брешь,
внимательно проверив документы. Лоуэлл достаточно интересен, чтобы не заснуть над ним, но и достаточно расплывчат,
чтобы не быть опасным. первое что думаешь, прочтя его труды – этот малыш ни разу обеда не пропустил, даже шины
у него не лопались, и зубы не болели. Крили почти такой же, и видимо, Истэблишмент сравнивал Крили и Лоуэлла,
но в конце концов остановился на Лоуэлле, потому что Крили не был этаким скушным правильным чуваком, и верить
ему было нельзя – пришел бы на президентский прием на лужайке, и стал бы гостей бородой щекотать, так что это
должен был быть Лоуэлл, Лоуэлла мы и получили.»
«так кто же пишет? где они?»
«не в Америке. мне только двое приходят на ум. Гарольд Норс, нянчит свою меланхолию-ипохондрию в Швейцарии,
принимает подачки от богатых, у него поносы, обмороки, страх муравьев и т.д. сейчас пишет мало, типа крышей
едет, как и все мы. но КОГДА он пишет, там все есть. второй – Эл Парди. не романист, поэт. это разные люди.
Эл Парди живет в Канаде, растит свой виноград и делает домашнее вино. пьяница, старый пень, где-то за сорок.
его содержит жена, чтоб он мог писать стихи, а это, согласитесь, просто какая-то замечательная жена. я таких
никогда не встречал а вы. но тем не менее, канадское правительство все время отстегивает ему какие-то гранты,
4 тыщи то тут то там, шлют его на полюс писать про тамошнюю жизнь, и он пишет, сумасшедше-чистые поэмы о птицах
и людях и собаках. черт побери, он однажды написал книжку стихов под названием «Песни для каждой Аннетты», и я
чуть не плакал всю книгу подряд, читая ее. хорошо иногда смотреть наверх, хорошо иметь героев, хорошо, когда
кто-то еще несет груз, кроме тебя.»
«тебе не кажется, что ты пишешь не хуже их?»
«только иногда. как правило, нет.»
пиво кончилось, и я захотел срать. я дал Вилли пятерку и сказал ему, что хорошо бы он принес еще дюжину,
высокого, Шлитца (это реклама), и они ушли втроем, а я вошел и уселся. было нормально, что задают возрастные
вопросы. еще лучше делать то, что делал я. я думал про больницы, ипподромы, некоторых женщин, которых я знал,
некоторых женщин, которых я похоронил, перепил, перееб, но не переспорил. безумные алкоголички, приносившие
любовь именно мне, и все по-своему. потом я услыхал через стенку:
«слушай, Джонни, ты меня за всю неделю даже не поцеловал. что такое, Джонни? слушай, поговори со мной, я хочу,
чтобы ты говорил со мной.»
«черт тя возьми, отстань от меня. не хочу я с тобой разговаривать. ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ, СЛЫШИШЬ? ЧЕРТ ТЯ ПОБЕРИ,
ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!»
«слушай, Джонни, ну поговори со мной, я так не могу. можешь меня не трогать, просто поговори со мной, господи
боже Джонни я так не могу, Я НЕ МОГУ ТАК, ГОСПОДИ!»
«БЛЯТЬ, Я Ж ТЕ СКАЗАЛ ОСТАВИТЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ, ЧЕРТ ТЯ ВОЗЬМИ, ОТВАЛИ, ОТВАЛИ, ОТВАЛИ,
СЛЫШИШЬ?»
«Джонни…»
он ей крепко, здорово врезал. всей ладонью. я чуть с унитаза не упал. я слышал, как она давится и уходит.
потом вернулись Голландец с Вилли и с командой. откупорили жестянки. я кончил дело и вернулся обратно.
«антологию соберу», сказал Голландец, «антологию лучших ныне живущих поэтов, самых что ни на есть лучших.»
«а то», сказал Вилли, «почему нет?» тут он увидел меня: «хорошо покакал?»
«не очень».
«нет?»
«нет.»
«тебе нужно больше грубой пищи. ешь побольше зеленого лука.»
«думаешь?»
«ага.»
я потянулся и взял парочку, сжевал. может, в следующий раз будет лучше. а пока были беспорядки, пиво, треп,
литература и милые юные дамы делали толстых миллионеров счастливыми. я протянул руку, взял одну из своих сигар,
снял обертку, снял сигарную бандероль, всунул эту штуку в свое потрепанное и сложное лицо, и поджег ее, сигару.
плохое письмо – как плохие бабы: с этим просто ничего не поделаешь.